Это село долгое время находилось в «серой» зоне. С запада – позиции ВСУ, с востока – ДНР. Но после того, как украинская сторона стала одно за одним занимать нейтральные населенные пункты, подвигая линию фронта на восток, ополченцы вынуждены были зайти в Коминтерново.
- Вы в Пикузы хотите проехать? – Женщина средних лет выходит из калитки. Мы остановились в соседнем селе Заиченко, чтобы осмотреться перед тем, как проскочить последние три километра. Пикузы – старое название Коминтерново, и большинство местных предпочитают использовать его.
- Ну да. Там сейчас спокойно?
- Сейчас вроде да, - отвечает она, делая ударение на слове «сейчас».
- А у вас как, не бахают?
- Куда там! Позавчера так по Саханке лупили, что пришлось в подвалы прятаться. Бьют уже почти как до перемирия.
Это мы уже знаем. Каждый вечер «гремят» Горловка, Ясиноватая, Донецк. В последнюю ночь моего пребывания там ухало и трещало, как в прошлом году. Волосок Минских соглашений все тоньше и тоньше. Все больше похоже на то, что скоро опять начнется.
- И несет вас туда!
Пожимаю плечами. Мол, мы люди – неместные, подневольные, куда пошлют, туда и едем. Не признаваться же в том, что очень долго хотел попасть туда, куда мало кто из нашей братии заскакивает. К тому же – родные места…
- Ну, удачи вам, - уже как родным говорит наша случайная собеседница и кричит вдогонку, - по центральной улице не едьте, там снайпера стреляют.
Подбодрила, нечего сказать.
***
Через несколько сот метров, на повороте, картина, как из военных фильмов. Три разбитых, чуть ли не разорванных пополам, танка. Сначала два. А чуть подальше – еще один. Поржавевшие бронированные чудовища вызывают тоску и благоговейный ужас перед той силой, которая порвала металл, как картон.
О них нас предупреждали еще в Новоазовске.
- Там почти на въезде в Коминтерново три расхламленных укроповских танка. Как раз 5-го сентября четырнадцатого года, в первый день перемирия, поперли. Пытались прорваться. Ну, в общем, сам все увидишь.
Танковые скелеты до сих пор пахнут чем-то горелым. Рядом – отброшенные взрывами башни. Впрочем, одной вообще не видно. Говорят, улетела куда-то в поле, и за прошлогодним сухим бурьяном ее не разглядеть. Ходовые части порвало так, что не сразу определишь направление, куда эти танки шли. Внутри – добрячие воронки внутри асфальта, почему-то присыпанные пеплом. Скорее всего, взорвался боекомплект. В такой ситуации - у экипажа никаких шансов остаться в живых.
Судя по всему, украинское подразделение ломанулось сходу на восток и попало в засаду, где и потеряло целый танковый взвод. Но, что характерно, в сводке из «зоны АТО» в этот день об этом ничего не говорится. Как и не было боя. А танкистов, наверное, ждали дома… Хотя, кто их сюда звал?
Объезжаем по обочине эти раскореженные останки и спускаемся в балку, за которой начинается Коминтерново.
***
- У нас в селе осталось человек двести, где-то четверть от того, что было до войны, - рассказывает спокойным уставшим голосом местная жительница Наталья. И просит ее не фотографировать. Весьма частая просьба в прифронтовой зоне. Многим приходится ездить «на ту сторону», у многих там – дети, родители, родственники, друзья. Да и в принципе, боятся люди.
- Когда был последний обстрел?
- Позавчера.
- Были попадания в дома?
- Да, были, на Кирова.
- Часто обстреливают?
- Ну, часто, - все также односложно продолжает она. - Мы – зона соприкосновения. С трех сторон – украинские войска. В Талаковке, Гнутово, Водяном и там, по направлению к Мариуполю. У нас – прямо как Курская дуга.
Гуманитарная ситуация в селе – стабильно тяжелая. На Мариуполь, где работало большинство жителей, дорога закрыта. Транспортного сообщения нет и с райцентром. Правда, ремонтники из Новоазовска приезжали, латали газопровод. Так что газ пока есть. На днях привозили гуманитарную помощь от «Красного креста». Двенадцать человек от центра занятости участвуют в общественных работах. Наводят порядок в центре. А школа, садик и медпункт разбиты и не работают. Вот, собственно, и все.
- Мы в таком отчаянье, - немного оживляется собеседница, работы нет, постоянно стреляют, выживаем за счет огородов да хозяйство держим…А давайте я вам покажу нашу школу! Проеду с вами.
***
Во время поездок вдоль линии фронта пришлось уже многое видеть. Но никак не могу привыкнуть к виду разбитых школ. Может, потому что сам – учительский сын и несостоявшийся педагог. А скорее – из-за полного сюрреализма картины. Стены, впитавшие в себя детские голоса, кажутся еще более одинокими. И всегда найдется деталь, которая всем своим видом аж кричит: такого не может быть! Не должно быть.
Под ногами громко хрустит обвалившаяся штукатурка. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж и вспоминаю: я здесь был много раз. В прошлой жизни. Знал некоторых учителей, видел, как на переменах носятся по коридорам дети. Небольшая, но вполне добротная сельская школа. Ее и сегодня можно восстановить. Прямых попаданий, вроде нет. Почистить, вставить стекла, подлатать крышу. Вот только один вопрос: а что дальше? Где ее ученики? Когда вернутся? Если совсем вернутся.
В холле обращаю внимание на парту, на которой лежит классный журнал. Раскрыт на 48-й странице. Предмет – украинская литература. Фамилии учеников: Григорьев, Гуриев, Иллюшенков, Мамурова, сразу два Юрченко – Владимир и Екатерина. Учились по-разному, и школу посещали по-разному. Сейчас их нет. И никого нет. Только мои гулкие в пустом помещении шаги.
Возле библиотеки – свалена куча учебников, чуть далее – разбитый глобус. Классические картинки войны. За окном метрономом отбивают секунды одиночные автоматные выстрелы. Возвращают к реальности. На юге - подозрительный черный дым.
Напротив школы – здание фельдшерского пункта. Слетевшая с петель дверь прибита к лутке большими гвоздями. Обхожу здание, заглядывая, как бездомный вор в разбитые окна. В одной комнате на стене - картинки с детьми, которым делают прививки, на столике – мягкие игрушки. Наверное – кабинет педиатра. Одиночные выстрелы переходят в короткие очереди. Время, как будто, ускоряется.
***
- Нас снимать не надо! Мы хотим мира и больше ничего не хотим! – Чуть ли не в один голос говорят женщины в сельском магазине, пришедшие за покупками. Ассортимент здесь, по прифронтовым меркам – вполне приличный. Правда цены до сих пор в гривнах. К ДНР село отошло совсем недавно, в конце декабря прошлого года, так что все это – вполне объяснимо.
- Я сама – местная, у меня и мама здесь, ей восемьдесят шестой год, - начинает рассказывать продавщица.
- Бедуете?
- Нет! – Бодро отвечает она.
- Что, уже привыкли?
- Конечно! Мы без стрельбы уже чувствуем себя как-то не так. Тишина – это еще хуже. А так к вечеру начинают такую дискотеку! Даже пули в дома летят.
- Так близко линия фронта?
- Ну да, уже за селом. Соседке моей залетели. Одна пулька между стеклами лежала, а вторая пролетела сквозь окно, пробила шторы, в ковре дырку сделала и за креслом упала. Вот так мы и живем. Ходишь и боишься. Пули так свистят, шо не знаешь, чи идти, чи падать, чи прятаться куда.
Разговор с каждой минутой идет легче, беседуем о жизни, работе, весне.
- Нам самое главное – кладбища поубирать, разминировать. А то в прошлом году только скраешку туда забегали, а уже опять скоро Пасха. Надо идти, а как идти? Страшно.
По радио передают украинские новости. Республиканские каналы сюда не достают.
- Такую, другой раз чушь по телевизору показывают, что мы сами себя обстреливаем. У нас нигде в селе ни военной техники нет. И солдатиков мельком только и увидишь, когда зайдут в магазин. А там говорят, что они чуть ли не по домам жителей прячутся. Чушь!
.***
- Ой, а я вас знаю! Что хорошего привезли? – Из машины выходит брюнетка с короткой стрижкой.
- Я? Просто приехал посмотреть.
- У нас одно плохо: украинский снайпер работает. Вон там Вовкин белый дом. Он штук двадцать пуль насобирал. Последняя сегодня днем прилетела! Через день летают, это у нас нормальное явление. Вот на ту сторону выезжать нельзя, - показывает она дорогу на западную окраину села. - Можно попасть под снайпера. Что это за война? Получается, что выстреливают мирных жителей. Соседка, пожилая женщина, переходила дорогу, а пуля – фьють мимо нее. Она упала. Солдаты шли, подняли, завели во двор.
У самой Любы (так зовут мою новую знакомую) война тоже наделала беды. Тогда, в сентябре четырнадцатого, снаряд прилетел в гараж. Теперь от нового микроавтобуса «Форд» – только покореженная груда металла. Дому тоже досталось неслабо. Ее семья до сих пор живет в одной, уцелевшей комнате. В зале, в том месте, куда попал снаряд, потолок подпирают брусы. Иначе упадет.
- Новый дом, построен в 2002-м году. Как теперь быть? Что мне теперь делать? Даже не представляю. – Эта энергичная женщина останавливается и глубоко вздыхает. – Правда, ребята-дэнээровцы помогают. Прошу их, они мне тачку отремонтировали, котел починили. А вот посмотрите, кого мы сегодня привезли! – Она моментально поменяла тему разговора. В картонной коробке чирикают желтые комочки. Суточные цыплята. – Ну а что, жить то как-то надо!
***
Владимир Григорьевич с педантичностью, которой не мешало бы поучиться представителям ОБСЕ, исследует каждый прилет украинской пули в его дом. За месяц- почти два десятка. На любой вкус. Есть обычные, автоматные, 7,62, есть из снайперской винтовки, есть две штуки – из крупнокалиберного пулемета «Утес», есть даже одна разрывная.
Такое ощущение, что следы от пуль есть всюду. На веранде, в теплицах, на железной двери туалета. Хозяин показывает входные отверстия и места, где металл уже бился об стены.
- Эти я по двору насобирал. В течение месяца. А эта сегодня. В восемь утра ее еще не было, а в девять уже была. Он показываем место в начале огорода, где он обычно курит в перерывах между работой. Пуля – добротная, 12,7 миллиметров, такая пробивает любой бронежилет и даже легкую бронетехнику. Что было бы с ним, можно только догадываться.
- А когда чаще стреляют? Утром, вечером?
- Да всегда. И сейчас могут. – И продолжает. – Эта в окно попала вчера ночью. А три дня назад вот сюда – разрывная. Через монтажную пену вот сюда! И разорвалась.
Во время этой получасовой «экскурсии» невольно поглядываю на северо-запад. Как-то невесело. На улице тепло, а предательский холодок все равно ощущается. Но провожатый все показывает и показывает. Почему его дом облюбовали «освободители»? Может быть, ориентиром служат парники? Или просто не повезло: строение находится на линии огня? Судя по всему, стреляют одиночными и из всего стрелкового, что есть. Наверное, пристреливаются к дороге за домом. А люди? А что люди… Если верить украинскому телевидению, они «сами себя обстреливают»…
Выехав из села, испытываешь какое-то шкурное облегчение. Понимаешь, что стыдно, но ничего поделать с собой не можешь. Солнце уже садится, по небу плывут необыкновенно белые облака. Там, где мы были, осталось две сотни жителей. Коминтерново, несмотря ни на что, не хочет умирать. Картина, как в «Вальсе обреченных» донецкого писателя Влада Русанова:
«Не голосите, холёно-престижные,
Будто мы сами во всем виноватые.
На небе облако белою ватою
Мчит в никуда. А мы всё-таки выживем!»
Сергей Шведко.
Фото автора.
