Кубанские Новости
Культура

Тормоз как двигатель

Рецензия на рассказы и повести Антона Чехова

«К чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого? Что из того, если какой-нибудь торгаш или чиновник проживет лишних пять, десять лет?», - рассуждает главврач местной больницы в чеховской повести «Палата № 6». Доктор Рагин вроде бы здоров, его собеседник Иван Громов страдает манией преследования. Однако не все так просто с этими условными границами: «В том, что я доктор, а вы душевнобольной, нет ни нравственности, ни логики, а одна только пустая случайность». Оба героя плохо приспособлены к тихой, размеренной обыденности. У одного официальный диагноз уже есть, у другого будет. Жизнь-тюрьма, жизнь-пустота, жизнь-преступление.

Сегодня многие добрые читатели говорят: все русская литературная классика – явление христианского духа. Антон Павлович Чехов – не исключение. Так ли?

Священное у Чехова отсутствует. Есть священники и герои, близкие к Церкви. Вот несколько рассказов о судьбе христианства в нашем мире: «Святая простота», «Кошмар», «Княгиня», «Студент», «Архиерей». Представим их как чеховское единство, как состоявшуюся мысль, которая позволяет в нескольких произведениях увидеть единую историю.

__.__

Библейского Иону съел кит. Чеховского Ионыча поглотила страшная пучина – предсказуемая повседневность: многое действительно есть – дом и работа, деньги, лошади, кучер, плотный обед и сытный ужин; многого нет – жены и детей, друзей и неожиданных событий. Нет и не должно быть!

__.__

Священник может быть стареньким или молодым, но в любом возрасте нет в нем ритуальной силы, проповеднической мощи, уверенности в том, что вера может и должна двигать горами. Если к старому батюшке приезжает сын (например, известный московский адвокат), отец никак не может приблизиться к своему великовозрастному отпрыску, понять, зачем он живет столь низко, подло, проматывая деньги и расшвыривая свою душу по дорогим кабакам и пустым женщинам. Слова поучения не исходят от опытного церковника, ибо не чувствуется за ним евангельской силы и правды вечной жизни.

Если к молодому священнику с праздными вопросами обращается прогрессивный молодец, быстро выяснится: провинциальный батюшка не увлечен религиозными вопросами, мало времени уделяет нравственному состоянию паствы и даже хочет устроиться к собеседнику писарем. Это еще зачем? Кушать не на что, жена в лохмотьях, копейка на чашку чая отсутствует. Возможно, и хотелось бы выступить в роли пророка для уставших россиян, но как быть с растекающейся по миру обыденностью? Что делать с этой человечностью, которая заставляет бедных унижаться, а богатых прикрываться болтовней о сильных душевных движениях?

Если в монастырь приехала двадцатидевятилетняя княгиня, это не значит, что все у нас хорошо с христианством. Вроде монахи склонились в приветствии, архимандрит – смущаясь – произносит добрые слова. Плохо ли, что знатная дама к божьим людям приехала? Не просто, по Чехову, плохо, а совсем пусто. Явилась высокопарная, слащаво-искусственная хозяйка покрасоваться перед большими зеркалами. Хорошо хоть услышала от когда-то изгнанного ею врача: «Главное – это нелюбовь, отвращение к людям, какое чувствовалось положительно во всем. На этом отвращении у вас была построена вся система жизни. Отвращение к человеческому голосу, к лицам, к затылкам, шагам… одним словом, ко всему, что составляет человека… Помните, как собственноручно пожелали кормить младенцев, матери которых работают в поле? Любите вы забавляться живыми куклами…»

Кукрыниксы. Заставка к рассказу А.П. Чехова "Ванька"

Если перед нами архиерей, не о духовной высоте пойдет речь. Приехала его мама с рассказами о девяти детях и сорока внуках. Недомогание очевиднее серьезного церковного статуса. Радуют воспоминания о детстве, о смешных эпизодах юности, о том, как тосковал по Родине в далекой стране. Жалуется, что никто не говорит с ним – церковным начальником – просто, по-человечески. Чувствует, что уходит жизнь, а так и не найдено что-то самое важное, без чего совсем нельзя. «Меня давит все это, давит…», - слова героя о своем высоком положении, о многих обязанностях, о ближних и дальних, приветствующих в нем статус, а не душу. Вот и мать робеет, на «Вы» обращается, просить боится. От тягот и переживаний совсем скоро избавит брюшной тиф. Все быстро забудут об архиерее, который был главным, а теперь умер.

Его звали Петром («Камнем»). Смысл рассказа «Архиерей» в том, что на место «каменности» (должности, общественной солидности, официальной силы) приходит иное – то, что смертными нас делает, незащищенными перед главными угрозами. Еще один Петр (евангельский апостол!) появляется в рассказе «Студент». Страстная пятница, ночь, бедность, тоска, холод и костер в поле. Так было при Рюрике, так было при Иване Грозном, иного не дано – ветер, ветер, дырявые крыши. Давным-давно, в самую первую Страстную так же грелся у костра Петр, самый главный ученик Иисуса. Близость к Богочеловеку не помешала апостолу сначала уснуть, потом трижды отречься, потом – заплакать. Он так же слаб, как и мы. Нет, мы – не апостолы. Дело в другом: апостол Петр – человек.

__.__

Жизнь без женщины/мужчины, недолёт до брачной совместности – плохо. Об этом рассказы «Дама с собачкой», «Дом с мезонином», «О любви», «Невеста». Женился, получил желаемое – еще хуже: «Попрыгунья», «Учитель словесности», «Анна на шее». Умрешь – пока твоя культурная дура бегает по мероприятия и другим мужикам. Разочаруешься в семье и жизни – ведь вторая половина быстро превращается из нежной невесты в пилу ежедневного пользования.

__.__

Так что же перед нами, когда думаем о Чехове? Футляр нашей человечности порабощает сознание? Или обыденность помогает избавиться от футляра официальных должностей и прочих ритуальных знаков? Или там и там – футляр?

«Постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний», - сказано об учителе Беликове. Древнегреческий язык, постоянные калоши, зонтик, «как бы чего не вышло» - не просто любимая фраза, но глас его личной судьбы. Жил бы долго и пусто, да вот стал подумывать о женитьбе на веселой Вареньке Коваленко. Не смог перенести ее лихой езды на велосипеде, был оскорблен братом несостоявшейся невесты. Очень хотел пожаловаться, сообщить куда следует. Увы, слег, больше не вставал, умер, оказавшись навсегда в самом окончательном из возможных футляров. А разве жить в городской духоте, тесноте, в бюрократических воронках и бытовых колодцах, среди глупцов и праздных женщин, до самого конца нести и слушать всякую чушь – это не гроб при жизни? Именно в этот вопрос переходит рассуждение о судьбе Беликова в рассказе «Человек в футляре».

Кукрыниксы. Иллюстрация к рассказу А.П.Чехова "Человек в футляре"

Вспомним «Ионыча». Земский врач Дмитрий Старцев перед нами, сначала молодой, потом зрелый, при старте - нормальной упитанности, в финале – де безобразия толстый, с душою, поглощенной рутиной настоящего времени. Даже не заботой о теле и капитале, а пребыванием в особом пространстве и времени, где все остановилось. Библейского Иону съел кит. Чеховского Ионыча поглотила страшная пучина – предсказуемая повседневность: многое действительно есть – дом и работа, деньги, лошади, кучер, плотный обед и сытный ужин; многого нет – жены и детей, друзей и неожиданных событий. Нет и не должно быть! Сделав четкие выводы из неудачного сватовства к Кате Туркиной, Старцев больше не поддастся чувственности, не допустит эмоционального сдвига в сторону хоть какой-то весны. «Словно языческий бог», - подчеркнуто в рассказе. Трус по существу, он безмолитвенно поклоняется самому себе. Распух от важности, заживо умер. Его значительные формы – гроб и футляр одновременно.

Вот «Скучная история» - великолепное в своей провокационности название. Большой ученый, профессор Николай Степанович, в свои 62 принадлежит к «немногим счастливым именам» России. Научно-творческая жизнь удалась, семья – в порядке. Да и женился когда-то по любви, по большой любви! Счастье? Нет, наоборот. Все превратилось в гнетущую обыденность. Неужели эта старая, полная, неуклюжая женщина и есть его единственная любовь? Если раньше чтение лекций доставляло ни с чем не сравнимое наслаждение, почему теперь в аудитории со студентами одно мучение? Я, конечно, знаменит - где же серьезные деньги? Я, конечно, мудрец, так почему не по-отцовски тянет к приемной дочери Кате? Эх, каждое утро, каждый вечер одно и то же. Полностью отсутствует самое главное, то, что нельзя назвать одним верным словом, проговорить в понятной фразе. Здесь не просто мизантропия, но и более философское – неудовлетворенность самим процессом жизни, усилением футлярности при многих признаках формального успеха. Небо, где ты? Совсем не здесь. Не там, где чеховские герои.

Кукрыниксы. Иллюстрация к рассказу А.П. Чехова "Дама с собачкой"

Жизнь без женщины/мужчины, недолёт до брачной совместности – плохо. Об этом рассказы «Дама с собачкой», «Дом с мезонином», «О любви», «Невеста». Женился, получил желаемое – еще хуже: «Попрыгунья», «Учитель словесности», «Анна на шее». Умрешь – пока твоя культурная дура бегает по мероприятия и другим мужикам. Разочаруешься в семье и жизни – ведь вторая половина быстро превращается из нежной невесты в пилу ежедневного пользования. Станешь подкаблучником – раз смазливая супруга научилась выгодно торговать телесным совершенством. И сам, конечно, виноват – долготерпелив, смешон в своих надеждах, иногда просто отвратителен. Или как гробовщик Яков из «Скрипки Ротшильда»: в самом конце понял, что ни разу за долгую жизнь не приласкал жену, даже чай ей пить запрещал, дочку умершую забыл. «Жизнь прошла без пользы, без всякого удовольствия, пропала зря…» Остались только глухие страдания погребенного внутри тебя человека. Герою уже ничего не поменять, но читателю…

Почему так нравится Чехов читателям, похожим на чеховских героев – тихим, замурованным в обыденности, готовым к тому, что счастья нет сейчас, не случится оно и завтра? Может, слышим мы в нашей слабости набатный призыв – не быть таким? Не быть Ионычем и Беликовым, Громовым и Никитиным, Рагиным и Модестом Алексеичем. Или иное слово доносится из чеховского мира – не быть… Умереть, уснуть и видеть тихие сны об отсутствии счастья… Чехов понимает нас, нас – в нашей неизменной относительности и будто говорит: «Что делать, господа, только так, иначе не бывает… Пафос чаще всего смешон. Любовь обманет или исчезнет. Надежды посмеются над нами. Но как прекрасны мелочи нашего существования, какой томительно приятной бывает наша с вами бессобытийность, наша с тобой многогранная безнадежность…»

Тормоз как двигатель - залог чеховского совершенства.

ЦИТАТЫ

♦ Ехать с женой в Париж все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром.

♦ Там хорошо, где нас нет: в прошлом нас уже нет, и оно кажется прекрасным.

♦ Честные не лгут, когда не нужно.

♦ Надо воспитать женщину так, чтобы она умела сознавать свои ошибки, а то, по ее мнению, она всегда права.

♦ Университет развивает все способности, в том числе — глупость.

♦ Если боитесь одиночества, то не женитесь.

♦ Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, — ничего не делай.

♦ Деньги, как водка, делают человека чудаком.

♦ Изменившая женщина — это большая холодная котлета, которую не хочется трогать, потому что её держал в руках кто-то другой.

♦ Стать писателем очень нетрудно. Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя.

♦ Здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.

♦ А хорошая сегодня погода… Не жарко…
— В такую погоду хорошо повеситься…

♦ А какая цель вечной жизни?
— Как и всякой жизни — наслаждение. Истинное наслаждение в познании.