Бойня в русской семье – главная тема романа Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Нет, никто с топором за ближним не бегает, крысиный яд в чай не подмешивает. Человекоубийство совершается тихо, ежедневно, под шепот навсегда заученных молитв и высокопарных слов о хорошем и плохом поведении. Боги-родители оставили своих детей, лишили материнской и отцовской любви. Сейчас популярна другая мысль о XIX веке: мол, негодные дети-нигилисты предали свои родовые традиции и шагнули в революцию. Автор романа «Господа Головлевы» показывает, как масштабно и планомерно организовано уничтожение сыновей и дочерей. Папки и мамки здесь главные насильники над жизнью.
Прочитав впечатляюще черный текст, можно спросить: «Зачем этим плодиться?» Ведь уверенное строительство антижизни идет по всем фронтам. Зачем размножаться? И вообще – зачем? Виноваты люди, русские помещики, превратившие дома в крепости бытового демонизма, в тюрьмы для детей и самих себя? Или виноват Салтыков-Щедрин, так расставивший литературные камеры, что лишь кошмары попались в них, только операции по убиению души оказались в кадре? Весь щедринский роман – как один прием: жизнь сгущается, темнеет до страшного рисунка, на котором маленькие правители семьи-государства предстают нетопырями, идолопоклонниками, маньяками. Веет холодом и отчаянием – без альтернативы. Виновата неказистая жизнь, крепостники с тяжелым опытом рабства? Или виноват писатель, требующий от нас веры в головлевский кошмар?
Арина Петровна Головлева – глава семейства, обыденно честная женщина. Живет в венчанном браке, мужу ни разу не изменила, соблюдает все религиозные предписания, страстями не страдает, добро от зла отличает без промаха – так, что «злые» сразу начинают ковылять по направлению к смерти. Капитал приумножает, все хозяйство в руках держит. По столицам не разъезжает. Крепкая женщина. Однако в романе мать случившейся катастрофы, обвала всего рода Головлевых – она.
Супругом перестала интересоваться еще в молодости. Быстро поняла, что Владимир Михайлыч на главу семьи похож мало: поэт-графоман, лоботряс, шут, свои артистические наклонности направивший к ежедневному ничегонеделанию. «Муж ей не товарищ». Владимир Михайлыч называл жену «ведьмою» и «чертом», она его величала «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Как обнимались-целовались, спали вместе, подумать страшно. Впрочем, детей рожала исправно, кое-кто умер во младенчестве. Некоторые выжили – Аннушка, Степан, Павел. Они выросли, чтобы обрушиться, кануть. И нельзя сказать, что совсем неожиданно для матери. Словно работает в ней тайное желание – чтобы не было родичей, чтобы не было… «Для кого я припасала, ночей не досыпала?», - голосит Арина Петровна ближе к финалу своей судьбы. Салтыкова-Щедрина не обманешь: в правильно скроенной хозяйке живет убийца.
Большие надежды возлагала Арина Петровна на дочь Анну – женщина женщине глаз не выклюет. Вырастит – хозяйкой будет, мужиков пасти станет. Увы, Аня отправилась дорогой сладострастия, сбежала с корнетом Улановым. Сначала все шло неплохо, только без родительского благословения (а ведь был официальный брак!) и без денежной помощи властной Арины Петровны. Дочери появились – Аннинька и Любинька. Быстро остались сиротами, потому что корнет сбежал, мать Аннушка умерла. Арина Петровна приютила внучек, кормила-поила, воспитывала – как умела и могла. Они вырастут, станут актрисами, переживут бабушку и рано закончат от категорического неумения терпеть повседневность, долго и трудно любить – без хохота и лживых объятий поклонников, без водки и аплодисментов. Узнай об этом Арина Петровна, расстроилась бы. Но не удивилась! Нет в этом мире прощения, меняющего путь. Нет в этом мире прощения… Аннушка виновата – зачем без согласования замуж выскочила? Вот и пошло, поехало…
Хорошо, что есть сын Степа. Плохо то, что это «Степан-балбес», «Степан-озорник». Уже в детстве получает от матери печать: весь в отца пошел, пустышка, ничего путного не сделает, ласки и добрых чувств не достоин. А вот подстраховаться надо. Чтобы не сел Степка на шею, не докучал своим присутствием, бросим ему «кусок» в Москве – дом для проживания и устроения полной своей самостоятельности. И слово дадим напутственное: больше ни на что не рассчитывай, прогуляешь – сам себя казни, пенять не на кого будет. Проиграл, пропил, прогулял. Стал беднее и ничтожнее крепостных. Без надежд приковылял в родной дом, получил от матери ожидаемое – холод, бессловесность, темный сарай. Грешен Степан во многом, хотя бы в том, что слишком любил в удовольствие свое пожить, без труда и терпения. Прощения искать не стоит, Арина Петровна в этом действии не замечена. «Беззвучная пустота, мертвая, не отличающаяся ни единым жизненным звуком, зловеще-лучезарная» начинает охватывать героя, погружать его в прихожие ада, там, где даже черти находиться брезгуют. Запой усиливает черную фантастику. Скоро состоится смерть.
__.__
Весь щедринский роман – как один прием: жизнь сгущается, темнеет до страшного рисунка, на котором маленькие правители семьи-государства предстают нетопырями, идолопоклонниками, маньяками. Веет холодом и отчаянием – без альтернативы.
__.__
Пример Степана подсказывает, что ад здесь – не огонь и скрежет зубов, а засасывающая пустыня, безнадежная всегда, но особенно русской зимой. В ней оказался и младший брат Павел. Страстей особых нет, правда, никакого центра личности тоже нет. Отсутствует даже самая маленькая симпатия к существующим людям и вещам. Ни детей, ни жены, ни любовницы – дело в этом? Дело в другом – смутное недовольство собой и миром, не находящий слов гнев на мать и брата Порфирия погружают в мир иллюзий, где постепенно сходящий с ума русский дворянин грозно говорит с обидчиками, побеждает их, торжествует в истории, которой на самом деле и нет вовсе. Есть водка – в больших количествах, потом еще больше. «Павел Владимирович возненавидел общество живых людей и создал для себя особенную фантастическую действительность», - в ней сын Арины Петровны и исчезнет.
Салтыков-Щедрин настаивает на важной читательской реакции. Мы должны вспомнить евангельскую притчу о блудном сыне и в границах памяти о ней построить свое восприятие «Головлевых». Жуть творится с русским христианством, по мнению писателя! В формально крепких дворянских гнездах взяли и перевернули учение Христа: там, где было прощение и родительское объятие, царит иное – исключение из сердца, осуждение, изгнание и совершенно спокойное ожидание гибели виноватого ребенка. Пусть даже этот ребенок стал взрослым пропойцей. Арина Петровна без особых печалей провожает в смерть Аннушку, Степана, Павла. Сами виноваты, сами! Но еще страшнее переворачивает притчу о блудном сыне Порфирий Головлев, средний сын Арины Петровны.
Прозвища у него запоминающиеся – Иудушка и кровопийца. Дела –соответствующие. Он не только перенял у матери способность провожать детей в смерть, но и развил ее до неподражаемого цинизма. Его старший сын Володенька –самоубийца: женился без воли отца, столкнулся с проблемами, не получил никакой помощи, сбежал во тьму. Скоро приедет младший сын Петенька: растратил казенные деньги, срочно надо вернуть, последний шанс – у отца Порфирия попросить. Но папеньку не проведешь! Он хорошо знает, что можно и нельзя, как отделаться по закону и обычаям от блудного дитяти. Денег не даст, копейкой не поможет! Зато даст в дорогу курочку, пирожков, телятенку. Долго крестить будет. Не признаваясь перед собой, но зная, что сын уехал в смерть. Иудушка зачеркнул и третьего сына, рожденного от служанки Евпраксеюшки. Как же, ведь грех! Нельзя дома держать незаконнорожденного, не по-божески. Ой-ой-ой, ведь и в постный день зачат. Завернуть, вывезти, в столице подкинуть…
Пустяки этот герой очень любил, большое наслаждение в бесконечной брехне находил, надоедливостью да приставаниями домочадцев со свету сживал. По Щедрину, Порфирий-Иудушка даже не лицемер, «просто человек, лишенный всякого нравственного мерила и не знающий иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях. Он был невежественен без границ, сутяга, лгун, пустослов и, в довершение всего, боялся черта». Страшный бытовой пакостник, царь убийственных мелочей, и при этом – истребитель Бога и человека. «Подобно тому как оба брата его умерли, одержимые запоем, так точно и он страдал той же болезнью. Только это был запой иного рода – запой праздномыслия», - сильно сказано автором о Порфирии Головлеве.
Иудушка Головлев – важный религиозный вопрос. В лице ближних этот сельский фарисей распинает Христа – не переставая молиться, поститься, зажигать лампадки, беседовать со священниками, помнить о панихидках и иконках. Распинает, негодяй! «Если захочет Бог…» Высокие слова не слезают с его языка, на все есть жирный афоризм. Почему братцы и детки умерли, почему дворяне мы? Это Боженька захотел… Без Божьей воли ничего… И поехали дальше курочить ближних, дальних и самого себя: «Он знал множество молитв, и в особенности отлично изучил технику молитвенного стояния… Но молитва не обновляла его, не просветляла его чувства, не вносила никакого луча в его тусклое существование. Он мог молиться и проделывать все нужные телодвижения – и в то же время смотреть в окно и замечать, не идет ли кто без спросу в погреб и т.д.»
__.__
Жуть творится с русским христианством, по мнению писателя! В формально крепких дворянских гнездах взяли и перевернули учение Христа: там, где было прощение и родительское объятие, царит иное – исключение из сердца, осуждение, изгнание и совершенно спокойное ожидание гибели виноватого ребенка.
__.__
Через Салтыкова-Щедрина долетает до нас совет XIX века: не тащите христианства в быт, не растворяйте его в ежедневной сладкой болтовне! Не готовьте вы, Христа ради, новой безбожной революции! Подлецам в религии может быть не менее комфортно, чем в атеизме. Даже более удобно, потому что безусловных цитат и правил гораздо больше. И еще одно косвенное поучение от писателя: не становитесь для своих детей чванливыми обличителями, не уставайте играть с ними, радовать, умейте прощать. Спешите целовать их и гладить по голове, ведь жизнь быстротечна.
«Головлево – это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву». Точно, жутко сказано. И вот в финале романа спохватился Салтыков-Щедрин: страшный суд мстительного автора зашел так далеко, что растворяется все живое во мраке. И подарил писатель Иудушке нечто похожее на покаяние. Плакать он начал где-то в районе Пасхи. Прощения у племянницы попросил, на могилку матери побрел. Замерз по дороге.
Думаю, что не Порфирия-кровопийцу спасает Салтыков-Щедрин, а саму жизнь пытается вывести из-под удара. Хочет, чтобы колокольный звон напоследок раздался. Впрочем, гений Салтыкова-Щедрина не в добрых финалах заключается, а в столкновении с чудовищем. Оно сорвало все колокола, погасило все настоящие свечи. Однако требует, чтобы считали его христианином, верили в его липкие, лживые, но формально правильные речи.
ЦИТАТЫ:
- Мы здесь мудрствуем да лукавим, и так прикинем, и этак примерим, а Бог разом, в один момент, все наши планы — соображения в прах обратит.
- Проведя более тридцати лет в тусклой атмосфере департамента, он приобрел все привычки и вожделения закоренелого чиновника, не допускающего, чтобы хотя одна минута его жизни оставалась свободною от переливания из пустого в порожнее.
- Не существовало ни прошлого, ни будущего, а существовала только минута, которую предстояло прожить.
- Русская женщина, по самому складу ее воспитания и жизни, слишком легко мирится с участью приживалки.
- Она разом получила какую-то безграничную свободу, до того безграничную, что она уже ничего не видела перед собой, кроме пустого пространства.
- У кого совести нет, для того все законы открыты, а у кого есть совесть, для того и закон закрыт.
- Есть разговоры, которые, раз начавшись, уже не прекращаются.
- Утром он просыпался со светом, и вместе с ним просыпались: тоска, отвращение, ненависть.
