Сегодня Владимир Рунов отмечает свой 80-летний юбилей и сожалеет, что является ровесником Краснодарского края: «Хотелось бы быть помоложе».
– Владимир Викторович, вы – признанный мэтр журналистики. Создали факультет журналистики КубГУ и факультет телерадиовещания и театрального искусства в Краснодарском государственном институте культуры. Книги пишете. А как вам современная пресса?
– Нельзя сравнивать прессу советского периода и сегодняшнюю. Это две разные вселенные. Например, во времена, когда я только начинал свою журналистскую деятельность, была тотальная цензура. Особенно она ужесточилась после 1974 года, когда Медунов близко сошелся с Брежневым при вручении звезды Героя городу Новороссийску. Тогда же он дал Генсеку массу обещаний типа увеличить производство по многим отраслям почти вдвое. Кстати, с той встречи и началась эпопея с миллионом тонн кубанского риса. И СМИ, конечно, это подхватили.
– То есть газеты, радио и телевидение выступали исключительно в роли пропагандиста?
– Именно так. Тогда на краевом уровне вообще никто головы поднять не мог. Но и центральные издания чувствовали себя здесь неуютно. Был такой собственный корреспондент газеты «Труд» – Герман Ключеров. Честный и профессиональный журналист. Так вот, он написал заметку, которая резко не понравилась Медунову. Дело в том, что у колхозников были свои большие участки земли. В станице Ивановской, например, люди стали выращивать капусту и продавать в городе. Ключеров написал, что это в принципе неплохо – частная инициатива. Медунов собрал совещание и такой разгром устроил, что стены дрожали – он терпеть не мог частников. Так вот, центральная газета «Труд», чтобы спасти своего сотрудника, перевела его собкором во Львов. И тогда же началась античастная кампания – ломали теплицы, перепахивали огороды и так далее.
– Ужасы какие-то рассказываете…
– Это реалии, о которых многие забыли. А я помню. Потому что и мне пришлось на долгих 16 лет расстаться с профессией журналиста именно из-за того, что я не понравился важному партийному чиновнику.
– Диссидентствовали?
– Какое там? Я был абсолютно советским человеком. Меня выжил некто Степанов. Он пришел рулить ГТРК «Кубань», где тогда собрались молодые журналисты, в том числе и я. Опыта телевизионного у него не было, зато имелась дружба с Медуновым – он издавал книги первого секретаря. И характер у него был, мягко говоря, непростой. Никакой инициативы от людей, никакого творчества. На планерках такие выволочки устраивал – уши вяли. А я ершистый был. Спорил. В итоге выгнали. А куда идти? В городе две газеты – «Советская Кубань» и «Комсомолец Кубани», одно радио да телевидение. Нигде не возьмут, потому что Степанов устроил в прямом смысле травлю и подключил все каналы, чтобы неугодных нигде не брали на работу. Так в 1975 году я расстался с журналистикой и поступил, как многие, – спрятался.
– Куда?
– Устроился помощником заместителя председателя крайисполкома. Хорошо пишущие люди всегда в дефиците, а меня уже знали. Ну и не побоялись взять на работу, чтобы я деловые письма и речи писал. Там у Степанова руки уже были коротки. Так прошло полтора десятка лет. За это время было еще немало глупых кампаний. Например, боролись с дачными излишествами. Совмин разрешил строить на участках домики 25 квадратов, но чтобы без печки. А люди начали хитрить и возводить полноценные дома. Тогда стали ходить комиссии и выявлять «буржуев». За дачный домик не по правилам можно было запросто вылететь из партии, что означало конец всему. Люди за одну ночь лично разбивали свои дома. А у одного партийного руководителя в то время был подвал, где стоял бильярд. Так он подогнал бетономешалку и вместе со столом бильярдным все залил бетоном. Тотальное давление еще более усилилось при Андропове.
– Борьба с тунеядством?
– Юрий Владимирович снова хотел вернуть страну в пугающий социализм. Мой приятель, в то время работник райисполкома из Выселок, пригласил как-то пообедать в ресторане возле ипподрома. Только сели, заходят крепкие хлопцы и просят предъявить документы – рабочее время, а тут в ресторанах «рассиживают». На наше счастье, сначала они подошли к компании ребят-архитекторов за другим столиком. Завязалась перепалка, а потом парни вскакивают и в окно. Это надо было видеть: бегут по ипподрому лошади, следом архитекторы, за ними контролеры и официанты – за оплатой. Хлопцы тикают и на ходу деньги бросают. Не знаю, убежали ли они, но мы воспользовались суматохой и по-тихому скрылись. Такие моменты, естественно, еще сильнее напрягали людей, и когда Горбачев отпустил вожжи, пружина выстрелила. Грянула перестройка.
– Приход Горбачева на нашем крае сильно сказался. Взять ту же антиалкогольную кампанию, когда у нас виноградники рубили…
– Кубань, благодаря своему менталитету, пострадала от антиалкогольного безумства меньше, чем Грузия и Молдавия. Хитрили, ловчили, но всеми силами старались сохранить виноградники. Если бы не кубанский характер, все бы вырубили в год. Однако нас спасают врожденная осмотрительность и здоровый консерватизм.
Но при Горбачеве я вспомнил о своем журналистском прошлом и активно пошел по этой стезе. В феврале 1991-го меня пригласили возглавить краевое радио. Так я вернулся в профессию.
– Грозовые 90-е?
– Очень грозовые. Ведь уже в августе случился путч. Я был на даче. Включил телевизор, а там «Родина в опасности!». По уставу в такой ситуации радио переходило из органа информации в орган оповещения, а я становился под прямое подчинение начальнику гражданской обороны, то есть председателю крайсовета Николаю Игнатовичу Кондратенко.
Приезжаю в крайком. Перед входом стояли люди с плакатами, но их было очень немного. Да и в целом в городе спокойно. Этим Кубань всегда отличалась. В столице шум-гам, а у нас присматриваются, в какую сторону бежать.
Перед нами выступил Кондратенко. Он ничего толком не сказал, потому что сам не знал. А в интервью мне постарался успокоить людей, мол, нам урожай надо собирать и закатки на зиму готовить. В общем, минут 20 наговорил. В 11-часовом выпуске мы его и пустили.
– За этот выпуск на вас и завели уголовное дело?
– Да. События развивались стремительно. Уже в час дня Ельцин отменяет коммунистическую партию. В редакции для начала все напились. Даже те, кто принципиально вел трезвый образ жизни. Кто с горя, кто от счастья. А потом начались разборки. Я узнал, что к нам едет комиссия с проверкой по интервью с Кондратенко. Мы взяли и размагнитили запись.
Новый губернатор Дьяконов инициировал уголовное дело против Кондратенко и меня прицепили. Типа я поддержал ГКЧП. Вызвали на допрос в прокуратуру. Поговорили и поняли, что это полная чушь – я выполнял инструкцию. Кстати, Дьяконов был очень хорошим человеком, незлым – он никого не посадил. Бескорыстным. Этаким альтруистическим идеалистом. Но мне все равно пришлось туго.
– Опять отлучение от профессии?
– Меня, естественно, уволили с радио. Я уехал на месяц в Москву. Когда вернулся, тут полный маскарад. Губернатор на совещания приходит в бронежилете. Новой власти поют осанну в газетах и по телевидению. В этой круговерти остался, наверное, единственный островок здравомыслия – газета «Кубанские новости». Она только недавно образовалась, но сразу заняла взвешенную позицию. И я очень благодарен ее первому главному редактору Петру Ефимовичу Придиусу за то, что он предложил работу. Я согласился и стал первым политическим обозревателем этого издания.
– С «КН» связан еще один эпизод вашей жизни…
– Какой там один? Очень много. Вообще, я считаю «Кубанские новости» своей газетой, несмотря на то, что проработал в ней не так уж и долго. Вскоре на меня положил глаз мэр Краснодара Самойленко. В начале 1993 года я пришел в городскую администрацию и стал пресс-секретарем. Было интересно, потому что Самойленко сцепился с Дьяконовым. Интересно, что оба были неплохими людьми, но похожими тем, что не могли жить без образа врага. Они пикировались до тех пор, пока Дьяконова не сменил Николай Дмитриевич Егоров. Этот человек совершенно незаслуженно забыт. Кстати, именно он обратился с открытым письмом через «Кубанские новости» – видимо, вы этот эпизод имели в виду: где обратился к власти – бросайте распри, давайте работать. Про Егорова я могу сказать, что он служил Родине, и этот человек стоит отдельного разговора.
Что касается меня, то в ноябре 1993 года ставят возглавлять ГТРК «Кубань». Там была разруха. Не только в материальном плане, но и в головах. Пришлось очень сильно поработать. Пахали, как на комсомольской стройке, и через 4 года стали лучшим региональным отделением ГТРК. Наш рейтинг превышал 60 процентов.
– Вы ушли с телевидения в 2002 году. Почему?
– Меня уволили. Моя мама мне говорила, что я никогда вовремя не ухожу, но, к счастью, меня вовремя выгоняют. Единственная обида была в том, что меня уволили через месяц после тяжелейшей операции на сердце. А в принципе все было правильно. Пришел новый губернатор и подобрал команду под себя. Я же нашел себя в преподавании. Создал в КубГУ факультет журналистики, в институте культуры – факультет телерадиовещания. Стал готовить студентов. Мне есть чем гордиться в этом плане, потому что мои выпускники состоялись как профессионалы.
– Вы можете спрогнозировать будущее кубанской журналистики?
– Прогнозы – дело неблагодарное. Могу сказать, чего мне не хватает в современной журналистике. Действенности. В советское время говорили: «Сегодня в газете – завтра в кювете». Сейчас этого нет. Думаю, причина в том, что доверие к прессе было подорвано в начале 90-х, когда многие возомнили себя журналистами-разоблачителями. Профессионализма там не было никакого – сплошной крик. Сейчас газетам и телевидению необходимо много работать, чтобы вернуть доверие читателей-зрителей. Процесс идет, но строить стократ сложнее, чем рушить. Могу дать рецепт: больше критики. Здоровой и аргументированной. Я очень скучаю по серьезной журналистике, когда автор, подписывая материал, отвечал за каждое слово своим именем. Своих студентов я этому и учу. К счастью, еще остались классные журналисты старшего и среднего возраста, у которых есть что перенять. Их мало, но они еще есть. И в газете «Кубанские новости», кстати, сумели сохранить этот костяк. Я рад за свою газету.
