В позапрошлой жизни, лет двадцать тому назад, решил я к огромной радости родителей наконец-то остепениться и поступить на государеву службу. А чтобы эта служба медом не казалась, нарезали мне очень ответственный участок работы – возиться с чернобыльцами. Никто из более опытных коллег даже думать о такой участи не хотел. Куча мужиков, что называется, от сохи. Перегаром от них пахнет значительно чаще, чем французской туалетной водой.
А вдобавок ко всему, многие из них больны (в разных смыслах этого слова) и абсолютно все озлоблены на власть. Да и за что им хвалить родное Отечество, которое в свое время кинуло почти миллион человек под ядерные «танки», а потом тысячами уст мелких чиновников осаждало непризнанных героев: «Мы вас туда не посылали!»
С их пьянством пришлось столкнуться в первый же день. На прием забрел небритый мужик среднего возраста с характерным комплексным запахом от крепкой вчерашней выпивки и сегодняшней опохмелки. Долго пытался рассказать ему, что так нельзя, все-таки государственное учреждение. В ответ он только смотрел невидящими глазами. Это сильно разозлило.
- Почему вы так много пьете? - Попытался я поднять свой голос. Его взгляд приобрел осмысленное выражение:
- А у меня голова тогда не так болит.
Только потом я узнал, что многие из них мучаются дикими головными болями, и в этой ситуации стакан – хоть и временное, но облегчение. Анестезия.
Со временем со некоторыми из них я даже сдружился. Наверное, потому, что глядя на не обустроенность их быта и осознавая, что большинство этих мужиков уйдет из жизни намного раньше срока, очень хотелось помочь. Хоть чем-то. Хоть кому-то. А они впустили меня в свой мир, с неподражаемым юмором фронтовиков рассказывая о тех событиях. Прошло двадцать лет, а их голоса до сих пор звучат в ушах.
- Ты знаешь, осенью восемьдесят шестого там, «в зоне», поспели такие яблоки! Никогда не видел таких здоровых! Во, какие! Командир роты говорит: не ежьте, они с радиацией! Да какой там. Некоторые ели. Их потом забирали в больницу.
- Кем я работал? Прачкой! В таком смысле: служил в банно-прачечном комбинате. Туда привозили «грязную» одежду, которая фонила. Мы ее и стирали. А вот теперь, видишь, архивы не сохранились, и не могу доказать, что я там был.
- Даже не представляешь, сколько там разной техники остались на могильниках. Когда машина нахватается рентген, ее уже за пределы «зоны» не выпускают. Потом – вообще бросали на могильниках. Было у нас пару деятелей. Говорили, давайте запчасти поснимаем, с собой заберем, дома продадим. Я им: вы, что, дураки? А они все равно что-то там откручивали. Их уже обоих нет…
- Есть там такое место, «Рыжий лес» называется. Когда туча с реактора прошла, иголки на соснах там стали бурого цвета. Едешь на машине – жутковатое зрелище.
- На могильниках хоронили все, что было в Припяти. Даже мешки с сахаром. Наверное, они на продуктовой базе были. Так мы туда повадились его тягать – самогонку делать. Ох и ядреная самогонка была! Только утром голова раскалывалась, аж ужас! Сейчас так и говорим: жбан болит, как от чернобыльского самогона.
- Чем занимались? На четвертом блоке, на отметке 50 сбрасывали мусор, который из реактора вылетел при взрыве. Куски ТВЭЛов, бетона и что там еще… А мы их обратно… Дают тебе двадцать секунд, бежишь с лопатой, что-то поддел и кидаешь в эту дыру. Бегом назад. Так два-три раза и все, назад, в часть. Нельзя там было долго… Семь дней на станции – и домой. Схватил предельную дозу…
- Когда реактор взорвался, в Японии закупили роботов, чтобы они работали вместо людей. Но только у них электроника полетела от радиации. Так на крыше и стояли. Их тогда «русские роботы» и заменили. Мы, значит. Та я еще ничего. А то как-то возле четвертого блока встречаю Васю Глушака из соседнего села. Он вместе с другими вообще там, в зоне и жил. Ничего, говорит, кормят хорошо. И работа нормальная – бросай лопатой мусор, и все. Мы его роботом Васей и прозвали…
С «роботом» Васей мне пришлось познакомиться лично. Тихий, и даже забитый человек, невысокий, худой, как щепка. И уж совсем не геройский. Наоборот. Односельчане знали его как горького пьяницу, который как-то ноябрьской ночью упал в лужу, да чуть и не примерз. Он ничего не просил, и даже не догадывался о своей исторической миссии. А через три года умер. И никто над его могилой не говорил высоких речей, никто не восхищался его подвигом. И о том, чтобы присвоить его имя родной школе ни одна живая душа не задумалась. Да и зачем? Разве мы туда его посылали?..
Этому городу, погибшему 31 год назад, имя дала полынь. Чернобыльник, по-местному. Вот и не верь после этого в приметы: ее горечь легла на крыши его домов, на судьбы его людей. И сотен тысяч других, которых направили сюда ликвидировать последствия самой страшной аварии мирного времени. Если бы не они, опухоль зоны отчуждения колючей проволокой охватила бы значительно большую территорию. Намного больше детей сейчас умирали бы от рака. А их родители в горькой беспомощности бились бы головой о стену…
Оглянитесь вокруг: в том, что пейзажи «Сталкера» Тарковского не стали нашей обыденностью, огромная заслуга тех «русских роботов», которые спасали человечество, даже когда откахзывала техника. И спасли, так не догадавшись о величии своего подвига. Вот только многих из них уже нет. Как того же Васи Глушака…
