Алексей Татаринов
Рецензия на роман Виктора Лихоносова «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж»
Археологические раскопки древних пространств выявляют исторические слои, представляющие разные цивилизации. Они вырастают на предшествующих культурах, используют руины в качестве твердых платформ.
Роман Виктора Лихоносова позволяет жителю нашего города идти по знакомым улицам и с помощью текста стирать настоящее, наблюдая за чудесными трансформациями родных мест. Вот на улице Красной, свободной от всякого лоска, энтузиасты былых времен ловят карасей, а рядом блестит болото с лягушками. Грустно торчит один-единственный керосиновый фонарь, но вскоре станет значительно уютней. Откроются новые магазины, на углу Красной и Екатерининской заработает «Чашка чая». Здесь прекрасные девушки предстанут официантками – не для наживы, а ради благотворительности. Явятся в утраченном виде Сенной и Новый рынки, иным покажется путь от вокзала к центру города. На месте одной из самых престижных школ пробьется из небытия дворец наказного атамана. Можно вынырнуть из XXI века и присесть в «Обжорке» Баграта – дешевом трактире для простых и веселых людей – для самых разных обывателей, желающих выпить и закусить в присутствии говорливого хозяина. По улицам Екатеринодара промчатся красноармейцы и солдаты Добровольческой армии, а герои «Нашего маленького Парижа станут более реальными, чем наши соседи и соратники по профессиональным делам.
Виктор Лихоносов написал роман – и не роман. Слишком болит в этом произведении реальность родных кварталов, старых особняков, исчезнувших трамваев, а главное – людей, которые воссозданы автором не как выдуманные герои. Как офицеры и присяжные заседатели, извозчики и гимназистки, чье место мы сейчас с вами занимаем. «Есть ли что удивительнее времени?», - спрашивает рассказчик Валентин Т. Много сказано о «самом большом горе человеческом – умирании времени». «Всепоглощающая любовь к живому – и только. И трагедия Времени», - читаем на одной из страниц «Парижа».
Время, время, время… Один рассказчик (Валентин Т.), второй рассказчик (опиравшийся на рукопись Валентина), сам автор поглощены проблемой становления и исчезновения родных пространств в драматическом движении эпох. Роман Виктора Лихоносова – краснодарская версия книги «Экклезиаста». Библейский мудрец учит: познайте тщету богатства, земной мудрости и любви, прорвитесь сквозь тленное к Богу! В «Нашем маленьком Париже» тоже слышу важный призыв: поймите, наконец, относительность сегодняшней суеты, и откройте для себя город в объеме его неповторимых лиц! Бог здесь – это память, ставящая четкую цель. Прошлое – да воскреснет! Но призыв не мешает постоянно слышать плач об ушедшем навсегда. Как в «Экклезиасте», здесь допускается: всё может быть забыто, абсолютно всё…
Герои воссозданы с такой деликатной любовью, что помещаются в сознании читателя навсегда. Лука Костогрыз – наш кубанский характер: сочетаются героизм и юродство, живая память о былом и включенность в быт. Он напоминает шута. Но за его метким словом скрывается сильный, уверенный в казачьей правде богатырь, который всегда готов заступиться за собратьев, спокойно, уверенно говорить с атаманами и царями, без обычных страхов простецов. Тридцать лет Лука Костогрыз прослужил в Петербурге, в собственном Его величества конвое. Был ранен в час покушения на Александра II, чудом сохранился. Пережил двенадцать атаманов, ежедневно собирая вокруг себя кубанцев и рассказывая им байки и предания. Первые вызывают хохот. Вторые заставляют снять папахи, помянуть павших и задуматься о судьбах бывших запорожцев. Перед смертью Лука отправился в Иерусалим – и скончался под Старокорсунской. Умер стоя, удержавшись на последнем выдохе. «Он умел и чепухой насмешить», - сказано однажды об этом благородном старике. Так и многие из нас живут – между смехом и трагедией.
Почему так хорошо чувствуешь себя с Василием Попсуйшапкой, желаешь, чтобы он поскорее вернулся на страницы романа? Это шапочный мастер, бывший приказчик, твердый бытовик. Он доживет до ста лет, похоронит пять жен. Ни с одной не будет памятно, как-то особенно счастлив. «Он с детства боялся драк, страдал, если на него повышали голос, обходил стороной хулиганов», - честно сказано о Попсуйшапке. Нет в нем специальной динамики, сюжеты его жизни подчеркнуто просты. Оказался в котле Гражданской войны – никакой политической сознательности: сумел сам себя вовремя ранить, чтобы выжить и покинуть поля столкновений белой и красной идеологий.
При этом от Василия Попсуйшапки - тепло неторопливо длящегося времени, словно иллюзия бессмертия простого человека нисходит к нам с заоблачных высот. Он – органичный, естественный историк, сумевший до конца дней удержать все события бурного века. Не великие бои и политические проповеди, а образы соседей, товарищей – всех тех, кто ходил по улицам станицы Пашковской, а иногда несся по Ставропольскому тракту, чтобы прогуляться по центральной улице города и романа – Красной.
Виктор Лихоносов – не тот, кто разделяет персонажей и разжигает неразрешимые конфликты. Скорее, писатель склонен к иному – к гармонии и прощению. Истинную вежливость и застенчивость он ценит выше агрессии, мягкость красок и высоту чувств противопоставляет изображению темных углов сознания и разнообразных депрессий.
Почти уверен в правильности предыдущего абзаца. При этом много интересного в романе связано со встречей и противопоставлением героев. Первая пара – Дементий Бурсак и Петр Толстопят. Юрист, присяжный поверенный, адвокат и «воин, русский защитник», есаул в бурном море братоубийственной войны. Бурсак – интеллигент и либерал. Это не значит, что он поборник свободы и защитник прав. Для Лихоносова либерализм Дементия Бурсака – склонность к пафосным речам, вечное недовольство властью и какая-то ощутимая дистанцированность от Кубани и России. Не равнодушие, наверное. Но и не та любовь, что заставляет старого Толстопята плакать, когда на демонстрации маршируют советские солдаты – наследники былых побед. Петр Толстопят грубоват, агрессивен, иногда даже хамовит. Далек от либерализма, верен присяге, Россию удерживает в сердце не эффектной речью, а служением, завещанным предками. Оба оказались в эмиграции, вращались в Париже и европейских окрестностях сорок лет. Пётр Толстопят вернулся в Краснодар в 1957 году, приехал как свой человек, без обид и рефлексий. Принял новый мир, вошел в него, радуясь, что дышит воздухом детства и ляжет там, где упокоились отец и деды. Дементий Бурсак тоже приехал – как турист, в 1964, на три недели. «Вернись навсегда!», - твердят ему сохранившиеся товарищи, бывшая жена. А как вернуться, если сердце поселилось во Франции? Если свои плохие стихи ценишь больше, чем старые улицы. Да и две пенсии ждут там ежемесячно. Бурсаку комфортно в большом Париже, где дети эмигрантов не хотят знать русского языка и фыркают при произнесении слова «Россия».
Мадам В. и Калерия Шкуропатская: две женские судьбы в неизбежном сравнении. Поначалу блудница и праведница, но все намного сложнее. До революции мадам В., будучи замужней женщиной, закрутила в Анапе роман с Бурсаком. Потом набросилась в Петербурге на Толстопята, сломав ему карьеру в царском конвое. Впрочем, жила она со многими мужчинами. В это время юная и чистая Калерия осторожно входила в мир любви. Удержалась в сложных и запутанных отношениях с Толстопятом, вроде бы уверенно выбрала Бурсака, прошла через все трудности, вышла за адвоката замуж, стала вместе с ним строить семью… Прошли годы, все состарились. Итоги следующие. Калерия всю жизнь трудилась, никогда не искала легкости, но прожила как-то на обочине любви, собственно, на расстоянии от нее. Муж Дементий сбежал в эмиграцию, не позвав супругу. А старческое единство Калерии с Акимом Скибой напоминает взаимное сбережение на границе жизни и смерти, а не семейное счастье.
А что с мадам В.? Она – Юлия Игнатьевна – отбросила все страсти молодости, крепко прилепилась к Петру Толстопяту. И не просто поймала одного из кавалеров прошлого, а сумела любить жарко, любить верно, любить незаменимо, подарить своему мужу счастье, разделить с ним тяжесть эмиграции и радость возвращения. О ней – уже ушедшей – горюет Толстопят, давно забыв все растаявшие во времени измены. Плачет и благодарит за совместную жизнь. И хотя бы два слова о Манечке Толстопят, сестре Петра. «Она была кроткая, как свечечка», - скажет о ней Юлия Игнатьевна. Маня тоже из тех, кто любит навсегда. В дни оккупации шагнула за мужем в душегубку. «У нас на Кубани не было узаконенных великих людей, но были в самом деле великие богатыри», - одна из прекрасных фраз, оставшихся от этой «сестры милосердия».
Валентин Т. и учитель Лисевицкий: два отношения к истории. Оба захвачены Екатеринодаром, но по-разному. Рассказчик Валентин приехал в наш город из Тамбова примерно в тот год, что и сам Виктор Лихоносов – из Новосибирска. Лисевицкий всегда жил здесь, он – правнук Луки Костогрыза. Рассказчик ныряет в море ушедших образов, часто беседует с благородными стариками, вылавливает факты и эмоции, пишет и сжигает написанное, пишет снова… И постоянно думает, как же верно сочетать собственную жизнь в единственном времени с неискоренимым интересом к 1908 году или к 1919.
Лисевицкий утонул – в истории и антикварных ценностях, в оторванных ручках екатеринодарских дверей и в пожелтевших газетах. Нет, автор не осуждает его, но есть сожаление: добрый, самоотверженный человек не поместился в собственной жизни, променяв ее на утраченное время, на волнующие слухи о том, что кануло в лету. Квартира напоминает заброшенный склад, ни одна женщина рядом не удержится, никто из ближних не воспринимает всерьез. Иногда читатель готов фыркнуть на Лисевицкого, но тут появляется образ профессора истории – педанта, формалиста, сидящего на преподавательском кресле, как на троне. Вот этого субъекта автор не любит по-настоящему.
Виктор Лихоносов – не современный писатель. Отсутствует столь влиятельная сегодня ирония. Невозможно не заметить уважение и любовь к персонажам, которые не превращаются в ходячие концепции, а хотят быть живыми людьми. Совсем нет авторского эгоизма, стремящегося утвердить собственную картину мира, поразить читателя «ненормативностью» речей и сюжета. Авторская мудрость в «Нашем маленьком Париже» ненавязчива. Только утратив, мы понимаем, как любим то, что потеряли. Старость и смерть приходят слишком быстро. Успей вспомнить тех, кто жил на родной земле до твоего прихода.
Роман Лихоносова – краснодарская версия книги «Экклезиаста». Библейский мудрец учит: познайте тщету богатства, земной мудрости и любви, прорвитесь сквозь тленное к Богу! В «Нашем маленьком Париже» тоже слышу важный призыв: поймите, наконец, относительность сегодняшней суеты, и откройте для себя город в объеме его неповторимых лиц! Бог здесь – это память, ставящая четкую цель.
Виктор Лихоносов – не тот, кто разделяет персонажей и разжигает неразрешимые конфликты. Скорее, писатель склонен к иному – к гармонии и прощению. Истинную вежливость и застенчивость он ценит выше агрессии, мягкость красок и высоту чувств противопоставляет изображению темных углов сознания и разнообразных депрессий.
Издаться в «Роман-газете» - значит, стать корифеем в литературе. «Наш маленький Париж» вышел тиражом 4 млн экземпляров в двух журналах. Правда, часть о Гражданской войне не поместилась.
Цитаты Лихоносова
- Будем живы и богу милы.
- Есть икра красная, есть черная, а эта в сто раз лучше, потому что коричневая. И имя у нее чудесное: кабачковая!
- Литература - может быть, единственная область, где пошлость не права… Пошлость - старое русское слово, и означает оно обыденность, обычность.
- Как часто первое случайное впечатление прочно застревает в нас, и мы уже не можем избавиться от него, боимся лишний раз вглядеться в человека, боимся подумать серьёзно — лень, некогда, всегда отвлекает своё и только своё.
- Как хороши, как дороги оставленные места! Но вернешься к ним жить — и тоска. - Когда нет впереди ничего постоянного на твоём пути, лучше не звать за собой счастливых или готовых к счастью.
- Мечты, желания, письма, надежды, печаль — зачем все это было? Было с тобой, ты еще жив, тебя узнает каждый по глазам, по осанке, но душа твоя что-то потеряла, и эту утрату хранишь только ты. Было, было, было — и нету. Иногда страшно и скорбно оглядываться назад. Страшно изумляться, как то, что было в твое время незаменимым, отступило и завяло, — и так тихо, по шажочку, по пяди, в смене месяцев и лет.
- Время - великое, вечное и равнодушное - что-то убирало и прибавляло в этом, казалось, стоячем мире, творило судьбу каждому и миру в целом и незаметно сдвигало на маленький градус орбиту бытия. Никто не знал, что с ним будет завтра, даже через минуту.
