Кубанские Новости
Общество

Валерий Тодоровский: «Хорошее кино всегда вдохновляет»

Посмотрев любой из его фильмов, понимаешь: это режиссер с продюссерским мышлением. Все, на что клюет зритель, просчитано: сюжет,

Валерий Тодоровский окончил сценарный факультет ВГИКа. Хотел учиться на режиссера, но Ролан Быков, набиравший курс, этому воспрепятствовал. «Я прошел все туры до конца: пел, танцевал, разыгрывал этюды, сочинял, – вспоминает Тодоровский. – Когда был последний тур, Быков с комиссией выдергивали абитуриентов по одному и что-то еще спрашивали, а потом отпускали. Меня в какой-то момент тоже выдернули. Я был уже такой вымотанный, с ощущением некоего безумия. Я вошел в комнату. Быков показал мне на человека, одного из таких же абитуриентов, который сидел в углу, и сказал: «Он доктор, ты больной СПИДом. Давай!» Я повернулся к этому парню и произнес: «Доктор, у меня СПИД». Тот поднял на меня глаза и промямлил: «Ничего не могу поделать, это неизлечимо». Зависла пауза, после которой Быков вынес приговор: «Выходите оба». В списках поступивших меня уже не было».

И все-таки Валерий Тодоровсий стал режиссером. А посмотрев любой из его фильмов, понимаешь: этот режиссер обладает продюсерским мышлением. Все, на что клюет зритель, досконально просчитано: сюжет, жанр, подбор актеров, саундтрек…

– Для успеха картины продюсер должен, наверное, безошибочно просчитать, чего сегодня хочет зритель. Или просчитывать бесполезно, можно лишь угадать, обладая особым чутьем?

– Просчитывать всегда полезно. Но в истории кино тьма примеров, когда просчитывали – и ошибались. Как полно и примеров обратного свойства: никто не ждал успеха, а он вдруг грянул. Ну кто мог предвидеть, что «Оскара» получит «Миллионер из трущоб»? История какого-то мальчика. Ни одной звезды. Все происходит в Индии. Кому интересна эта Индия? Ан мировой хит! Причем недорогой, не блокбастер. Что, этот успех просчитали режиссер Дэнни Бойл или его продюсеры? Нет. Они просто сняли фильм, какой им снять хотелось. И оказалось, что он попал в массовые ожидания. Если можно было бы все просчитать, то фильмы типа «Миллионер из трущоб» никогда не снимались бы. Умные люди еще на стадии замысла сказали бы: «Стоп!»

– Почему в российском кино так мало первоклассных продюсеров?

– Есть люди, которые этим делом занимаются очень осмысленно, профессионально. Маловато их? Да, наверное. Но профессия продюсера – новая в нашей стране. Еще лет десять назад никто вообще не понимал, что это такое – продюсировать фильм. Это и до сих не вполне освоенная сфера. Серьезные продюсеры в необходимом количестве у нас обязательно появятся. Но на это нужно время.

– Несколько лет вы были советником гендиректора и продюсером по кинопроизводству телеканала «Россия». Чему вас научило телевидение?

– Я получил бесценный опыт. Думаю, главное, что наполняет деятельность телепродюсера сногсшибательным драйвом, – это мгновенная прямая связь со зрителем. Ты что-то сделал, вечером показали, через сутки видишь рейтинг. Ощущение, будто работаешь в онлайновом режиме. Да фактически так и есть.

– Успех на ТВ – это, по-вашему, рейтинг и все?

– С утилитарной точки зрения нет ничего важнее рейтинга. К сожалению, никто пока не придумал лучшего способа отличать успех от неудачи. Но при этом есть немало репутационных, имиджевых вещей. Понятно, что рейтинг сериала «В круге первом» был ниже, чем у многих проходных мелодрам. Но это успех. Тут ведь имеет значение и качество успеха. В конце концов, есть ощущение, что ты что-то хорошее сделал.

– Ни один крупный кинопроект сейчас не затевается без участия какого-нибудь телеканала, где властвует формат. Трудно быть зависимым от телеканалов с их форматами?

– Снимая «Оттепель» для Первого канала, я понимал, что делаю дорогостоящий фильм. На него тратятся серьезные деньги, которые должны окупиться. Значит, телеканал, полагал я, имеет право мне что-то диктовать. А если ты делаешь фильм со скромным бюджетом, можешь сказать: «Стоп, не надо давить, я вам ничего не должен». Крупнобюджетный фильм – это другая степень ответственности. Если ты берешь много денег, то должен за них отвечать.

– Продюсерская идея и режиссерская могут находиться в конфликте?

– Этого в принципе быть не должно. Надо договариваться «на берегу». Как правило, так и бывает. Продюсерство – это на 90 процентов как раз то, что происходит за столом, задолго до начала финансирования и первых отснятых кадров. Беда, если ты ошибся. Ты, продюсер, подумал, что режиссер с тобой в одной лодке, а оказалось – он в другой. Что-либо исправить после этого практически невозможно. Фильм делает режиссер. А взгляд на продюсера как на человека, который приезжает на площадку и начинает там командовать, – вульгарный взгляд.

– Я знаю, вы хорошо ориентируетесь в современном мировом кинопотоке. Когда вы смотрите блестяще снятый фильм, это вас вгоняет в депрессию – эх, я так никогда не смогу! – или, наоборот, вдохновляет, побуждает к работе?

– Хорошее кино всегда вдохновляет. Не в примитивном смысле типа «а я могу еще лучше снять». Нет, появляется радостное предчувствие открытий, еще никем не сделанных, в том числе и тобой. Ты говоришь себе: «О, все только начинается!»

– Кинематограф способен формировать стиль и, что гораздо важнее, ценности общества, целых его поколений. Лучшим советским фильмам это удавалось. Современное российское кино может, по-вашему, справиться с такой задачей?

– Во-первых, такую задачу оно перед собой не ставит. Во-вторых, это уже невозможно.

– Почему невозможно? Общество перестало быть восприимчивым к духовным сигналам, идущим с экрана?

– Я думаю, не надо обращаться к советскому киноопыту. Да, были и выдающиеся режиссеры, были и потрясающие фильмы. Но общество получало только то кино, которое ему давали. Это был герметичный кинозал – огромный и один на всех. Зритель не имел возможности смотреть параллельно, скажем, гонконгские боевики или какую-нибудь эротику. Вот еще и поэтому кино работало как идеологический инструмент, формирующий общественные ценности. Когда я учился во ВГИКе, нам вдалбливали в мозги такое понятие – «положительный герой». Ты приносишь сценарий – тебе говорят: «А где здесь положительный герой?» Или: «Положительный герой у вас какой-то странный, не такой, каким должен быть». А если герой отрицательный, то ему тоже надлежало соответствовать неким стандартам. Теперь же мы живем в открытом мире. Каждый смотрит, что хочет, у многих есть интернет. Поэтому формировать с помощью кино единые, универсальные общественные ценности довольно трудно. Хотя непроизвольно это подчас происходит. Почему такой успех имел фильм «Адмиралъ» с Константином Хабенским в главной роли? Потому что людям хотелось увидеть русского героя-полководца, настоящего рыцаря. Понимаете, не иностранного, а своего. Причем именно рыцаря – человека в белых перчатках, с саблей, с прямой спиной, умеющего любить женщину, воевать за страну, жертвовать собой. Фильм посмотрело 40 миллионов зрителей. Значит, он попал в некие ожидания, выразил массовую потребность в таком герое.

– Это действительно потребность? Или продюсеры, выполняя социальный заказ, просто навязывают зрителю «нужное» кино? Все эти патриотические блокбастеры – «9 рота», «Адмиралъ», «Тарас Бульба»…

– Я думаю, что это встречное движение. Несомненно, существует верховная установка делать патриотическое кино. И в этом не было бы ничего плохого, если бы не примитивное подчас понимание, что такое патриотический фильм. Самый патриотический фильм, который я сделал, – «Стиляги». Потому что он воспевает талантливых, свободных людей в нашей стране. Мне даже странно, что это не был госзаказ. Да, движение сверху есть. Но есть движение и снизу. Мне кажется, наш народ, как, впрочем, и любой другой, не любит, когда его гладят против шерстки. Российские люди хотят, чтобы им говорили: «Вы – герои, вы – победители! Вы любого врага одолеете!» Так что не случайно патриотические блокбастеры пользуются большим успехом.

– Снимая свое кино и одновременно продюсируя телесериалы, вы, мне кажется, находитесь в двойственном положении. Режиссер, снимающий полнометражную картину для большого экрана, – это одна художественная планка, телепродюсер – другая. Любой сериал на ТВ – это всегда уступка массовым представлениям о прекрасном. Вам трудно преодолевать в себе вкусовые разногласия между кинорежиссером и телепродюсером?

– Сериалами я начал активно заниматься лет десять назад. Первым моим сериалом, где я выступал как продюсер, был сериал «Каменская». Он идет до сих пор, и я им горжусь, он никак не нарушает моих представлений о вкусе. Кроме того, в качестве продюсера и копродюсера я участвовал в таких телепроектах, как «Идиот», «Мастер и Маргарита», «Бригада», «Закон». Это тоже, на мой взгляд, очень серьезные и качественные работы. Кстати, в Америке есть сериалы, по своему художественному уровню превосходящие голливудскую кинопродукцию в значительной ее части. Сериал дает другую степень свободы, позволяет рассказать большую историю.

– Значит, все-таки надо играть на повышение?

– Нет, надо находить приемлемый баланс. На телевидении сидят очень умные люди. И они все время этот баланс пытаются найти. Вот тут чуть-чуть ниже, а вот тут можно слегка сыграть на повышение. Очень сложная калькуляция.

– Ваш фильм «Стиляги» – о том, как трудно быть другим. Вот вам самому – трудно? Вы часто попадаете в ситуации, когда приходится отстаивать свое право на автономность, непохожесть на других?

– Мы, к сожалению, выросли в стране, где все было очень регламентировано и за свободу надо было драться, ее необходимо было выстрадать. Так что и мне не раз приходилось отстаивать свою свободу от общих мнений, идеологических и художественных стандартов.

– Сегодня в кинематографе вам тоже трудно быть другим?

– Очень. От идеологического диктата мы довольно быстро перешли к диктату коммерческому. Ты делаешь фильм, какой хочешь, а потом сталкиваешься с прокатчиками. Сначала в «Стилягах» они сменили название, потом потребовали фильм сократить. И мне пришлось выкидывать из него важные драматические куски. Вообще, когда прокатчики и зрители тебе неустанно твердят: «люди хотят отдыхать», «люди хотят веселиться», «люди хотят расслабиться», «не надо людей грузить», «все должно быть прикольно» и т. п., – хочется выйти к ним и сказать, как в том анекдоте: «Ребята, еще чуть-чуть, и мы уже до мышей…доработаемся». Ну хоть на десять секунд поплачьте, испытайте эмоциональный шок! Поверьте, это полезно».

– Во всех странах прокатчики требуют «позитива» или только в России?

– Коммерческое кино во всем мире устроено, в принципе, одинаково. Но российское печально отличается. Дело в том, что у нас однородная зрительская аудитория. Фильм Клинта Иствуда «Гран Торино» собрал в американском прокате 138 миллионов долларов. Притом что он мрачный, длинный, с трагическим финалом. Я спрашиваю американцев: «Как же так? Мы же знаем, что фильм должен быть позитивным». Они говорят: «Такой фильм тоже сейчас на экранах. Просто на него пошли другие зрители».

– А российская киноаудитория что, на ваш взгляд, собой представляет?

– У нас, к сожалению, очень узкий зрительский спектр. Мы вынуждены работать на аудиторию в возрасте примерно от 14 лет до 21 года. То есть практически на подростков, которым надо, чтоб было «прикольно» и «позитивно». Поэтому кино у нас либо коммерческое – для идиотов, либо некоммерческое – для нормальных людей. Но некоммерческое кино никто не смотрит, и оно в кинотеатры редко когда попадает. В этом смысле мы в ужасном положении.

– Фильмы Тарковского тоже не были массовым кинопродуктом, но в советские времена они все же собирали относительно широкую аудиторию.

– Не стоит апеллировать к советским временам. Это была другая страна, другой мир, можно даже сказать, другая планета. Не было DVD, не было видео, и в прокат не попадали западные фильмы. Поэтому любая советская картина вызывала у нашей публики интерес.

– Разрыв между авторским и зрительским кино существовал и тогда. Почему теперь он превратился в пропасть?

– А вы вспомните начало 90-х. Люди в те годы вообще перестали ходить в кино. В стране не было проката. В кинотеатрах размещались мебельные салоны. А раньше как было? Человек с детства привыкал ходить в кино: папа повел, дедушка сводил, с мамой сходили… В 90-е эта традиция прервалась. Мы потеряли целое поколение кинозрителей. Те, кому сегодня двадцать, тридцать, тридцать пять, в кино практически не ходят. А ведь это тот зритель, чьи деньги после проката можно было бы вкладывать в производство некоммерческих фильмов, я уж не говорю об авторском кино. Нынешние подростки, слава Богу, уже знают дорогу к кинотеатрам. Может быть, ходить в кино войдет у них в привычку и со временем они захотят смотреть нечто серьезное, а не всякую лабуду. Я очень на это надеюсь.

– Вам приходилось бывать на Кубани?

– Много раз. И прежде всего в Сочи, на «Кинотавре». Я был и членом, и председателем жюри, и участником этого фестиваля. И всегда приезжаю сюда с удовольствием. Сочинцы умеют создать теплую, праздничную атмосферу и для мастеров кино, и для зрителей. Готов бывать здесь вновь и вновь.