Хотя биологическая бесперспективность этого эксперимента стала очевидна уже через несколько лет, попытки социальной адаптации двух не очень далеко разошедшихся родов из семейства гоминидов, по-видимому, продолжились. В пользу такого предположения свидетельствуют воспоминания некоторых старожилов Туапсинского района.
Есть недалеко от Туапсе, километрах всего в пятнадцати, уникальное по красоте и довольно укромное местечко. Его ландшафт и микроклимат доказывают: библейский рай был где-то рядом. Четыре десятка лет назад в это лесное урочище вела единственная горная тропинка. Хотя тут еще в конце XIX века, как утверждают краеведы, российские нувориши того времени дачи строили. А потом и хуторок появился, Пасека назывался. Пчел тут действительно тогда только ленивый не заводил. Склоны урочища — лучшая защита от ветров, а это для пчел первое дело. Раздольные дачные сады, каштановые рощи, заросли лещины, лесное разнотравье обеспечивали фантастические медосборы.
И вот решили в 70-е годы прошлого столетия сделать это благословенное урочище местом социально-биологического эксперимента. Привезли несколько десятков павианов-гамадрилов из Сухумского приматологического заповедника и создали его свое-
образный филиал. Советская пресса об этом эксперименте молчала, сегодня о нем можно услышать только от непосредственных его участников. Один из них — Юрий Ресненко. В те годы он работал гидом-проводником в Туапсинском бюро экскурсий, и маршрут «Обезьянье царство в верховьях Дедеркоя» был, по его словам, одним из самых популярных у отдыхающих.
Приматологический центр обслуживал потребности Сухумского института экспериментальной патологии и терапии Академии медицинских наук СССР. Павианы-гамадрилы, которых поселили в верховьях Дедеркоя, вырастают до одного метра, весят, как невысокий мужчина, от 50 килограммов, биология гамадрилов очень близка к человеческой. В общем, идеальный «лабораторный материал» — так именовались обезьяны в институтских документах.
Вот так и появились в Туапсинском районе красавцы гамадрилы — суровые самцы с пышными гривами, в анфас похожие на маленьких львов, и изящные самочки, увешанные, как домохозяйки сумками, многочисленным потомством. Павианы быстренько обжили окрестные леса, в полной мере оценили и их продовольственный ресурс, и благодатный климат.
Павианы-гамадрилы — жители саванн и в естественных условиях ведут наземный образ жизни. Здесь же быстро облюбовали для жилья гроты и небольшие пещеры в горах, а жировали в лесах — поближе к кормушкам, подальше от человеческого шума. И их обезьяньим счастьем была невозможность задуматься о том, куда время от времени исчезают их сородичи, для каких целей их ловят и увозят в клетках в Сухуми.
— Если придерживаться нескольких несложных правил поведения, для людей опасности практически не существовало, — уверен Юрий Ресненко.
Несколько лет он внимательно наблюдал за простым и мудрым бытием обезьяньей стаи и считает, что только наше человеческое высокомерие не желает признавать его разумным.
Обезьянья стая живет по законам строгой иерархии и патриархальной справедливости. В ней безраздельно царит вожак альфа-самец, а царствует самка-прима, любимая жена. Все как у людей, включая «барский гнев и барскую любовь», которые играют переменчивой обезьяньей судьбой внутри стаи. Юрий признается, что особенно забавно было наблюдать, как проходят контакты экскурсантов и обезьян. Гамадрилы не сомневались в том, что этих забавных двуногих привели, чтобы развлечь их, обезьян. Сохраняя царственное достоинство, обезьяны принимали печенье, конфеты, фрукты и даже снисходительно терпели попытки погладить их. Но упаси вас бог Хануман предложить еду сначала самке — несчастную ждала немилосердная трепка от ближайшего самца. Да и человеку, нечаянно нарушившему иерархию, могло перепасть.
Один из столпов местного права — к еде первым подходит вожак стаи. Только после того, как насытились главы гаремов, могут поесть холостые самцы и детные самки. Последними к кормушке допускаются уже потерявшие свою детородную функцию старушки. Жестоко? Возможно, но в условиях выживания такое правило понятно. Однако в случае опасности в атаку первыми бросаются вожак и половозрелые самцы. Защищая своих стариков и детенышей, они умеют, не дрогнув, отдать свою жизнь.
— Если приглядеться к поведению обезьян, нетрудно увидеть древнюю основу многих человеческих поступков, — констатировал мой собеседник.
Например, желающий показать свое неудовольствие обезьяний вожак ведет себя как средней руки начальник: повышает голос, бьет кулаком, нет, не по столу, а себя в грудь, и даже — к ужасу проштрафившейся обезьяны — грозно подымает брови. Забавно, но, чтобы управлять павианами, егерям пришлось перенять эти их манеры. Поначалу это показалось удобно: по мановению егерской брови павианы в панике взлетали на верхушки деревьев. Правда, вскоре обнаружились и изъяны: придя домой, егеря по привычке пробовали поднимать брови на жен… Надо ли говорить, что после этого они начинали горько жалеть о потерянных преимуществах обезьяньего патриархата.
— Не все было безоблачно в межвидовых отношениях приматов — павианов и людей, — признается Юрий Ресненко. И тотчас, вставая на сторону обезьян, поясняет: — Битвы случались, исключительно когда люди вероломно нарушали правила.
Егеря предупреждали экскурсантов, что к обезьянам нельзя подходить, имея в карманах какие-нибудь свертки. Павианы сразу начинали подозревать, что от них пытаются спрятать что-то вкусненькое. В таком случае самым безопасным было сразу и безропотно отдать сверток. Обезьяны после тщательного осмотра сверток, как правило, возвращали.
Однажды экскурсантка попыталась отстоять свой кошелек, который оттопыривал карман ее брюк, и несильно шлепнула по протянувшейся лапе. Павиан, половозрелый самец, изумился: самка сопротивляется! Он сгреб кошелек прямо через ткань кармана, рванул и вместе с кошельком и клочьями брюк оказался на дереве. Оказавшейся в неглиже даме ничего не оставалось, как упасть в обморок, а отстоявший свой гендерный суверенитет самец долго и злорадно орал что-то наверху в ветвях и пускал по ветру купюры из кошелька. Их потом собирали по лесу всей группой.
Случалось, на территорию стаи забредали туристы. Разбивали лагерь, ставили палатки, разжигали костер. «Хозяева» территории, прячась в листве, могли часами висеть у них над головой. По знаку вожака обезьяны, как ниндзя, обрушивались на беззащитную стоянку, пролетая по ней черным смерчем. Они руками разрывали брезентовые пологи палаток и в мгновение ока исчезали, прихватив рюкзаки с продуктами. И уже через несколько минут на головы туристов летели несъедобные банки тушенки и сгущенки, а перемазанные зубной пастой обезьяны брезгливо обнюхивали друг друга.
Туапсинцы-старожилы до сих пор рассказывают о битвах, которые разворачивались между обезьянами и местными жителями.
Чаще всего схватки происходили весной, когда у обезьян случались перебои с «академическим пайком», а в весеннем лесу, кроме березового сока, никаких деликатесов. Тогда вожак, на котором лежит ответственность за прокорм, предпринимал продовольственные экспедиции. Зрелище было незабываемым: павианы походной колонной выдвигались на рубеж атаки. Дачные огороды беззащитно простирались перед ними, как Рязань перед монголами.
Известно только одно сражение, которое подтверждено документально. Два павиана устроили драку на крыше дачного домика. Мощные самцы в боевом азарте провалили крышу и разгромили полдачи. Разгневанный хозяин дачи на следующий день подкараулил и застрелил из ружья одного из поединщиков. Обычно руководство приматологического центра старалось возместить хотя бы часть нанесенного гамадрилами ущерба, но этот случай стал исключением. Состоялся суд, на котором убийце вкатили штраф в 800 рублей — столько стоил дефицитнейший мотоцикл «Ява-350». Больше на обезьян никто не покушался.
…Каков же был конец обезьяньего царства? «Золотой век» его недолгой истории окончился вместе с развалом СССР. Обезьян успели вывезти в Сухуми, но в Абхазии вскоре грянула война. Небольшое стадо в три десятка особей вернулось в еще не забытые мирные туапсинские горы. Егеря, ставшие в перестройку безработными, попытались наладить вокруг них свою коммерцию — водить экскурсантов. Но в те годы и экскурсантов было не густо, бизнес захирел, не развившись. Оставшиеся без человеческого догляда, вконец оголодавшие гамадрилы через год снялись с места и исчезли. Только по весне их замерзшие трупики обнаружили на перевале на границе с Большим Сочи. И остались от приматологического заказника в верховьях реки Дедеркой лишь развалины домов, брошенные сады да множество грустных легенд и не всегда смешных анекдотов.
Конец великого эксперимента или промежуточный результат, который в закрытых научных отчетах назвали отрицательным? Широкой общественности это пока неизвестно. Пока?
Александр РЕКЕДА, ОБОЗРЕВАТЕЛЬ «КН».
Краевая газета «КУБАНСКИЕ НОВОСТИ», выпуск №119, 23-07-2014
