Кубанские Новости
Культура

ЭКСТАЗ АХИЛЛЕСА

Рецензия на поэуа Гомера «Илиада»

Десятый год идет Троянская война. Вдали от дома сражаются греки, они же – ахейцы, аргивяне, данайцы. Свой город защищают от врагов жители Трои. Формальная причина брани – прекрасная Елена, жена грека Менелая, похищенная троянским царевичем Парисом. За формальной причиной располагается еще одна – олимпийский спор трех богинь. Гера, Афина и Афродита агрессивно полемизируют о том, кто из них является прекраснейшей, кто достоин завладеть «яблоком раздора», указывающим на вожделенный титул. Но клубок можно разматывать и дальше. На брачный пир смертного Пелея и нимфы Фетиды не была приглашена Эрида, отвечающая за качество громких скандалов. Теперь она решила отомстить богам, подбросив сияющее яблоко трем небожительницам, столь же нацеленным на конфликт, как многие из земных отражений Геры, Афины, Афродиты.

Главное пространство рождения указанных проблем – сознание древних греков, живших в VIII веке до нашей эры. Традиция называет это сознание «Гомером» – слепым поэтом, чья биография растаяла в туманном предании. Таком же туманном, как историческая достоверность самой Троянской войны. Была не была? Где-то земля еще помнит о покрывшем ее пепле сожженных тел героев? Или не было ушедших в печальный Аид Патрокла и Гектора, Сарпедона и Ахиллеса? И все произошло в том творческом сознании, которое и было названо «Гомером»?

Ручаться можно лишь за то, что главная причина описанных в «Илиаде» событий – влечение греков к страстным явлениям судьбы, преисполненным внутреннего крика участников, – явлениям смертоносным, прославляющим жизнь в образах ее кратковременности, красивой и скорбной обреченности на уничтожение. Древние хорошо знали: боги ненадежны, счастье обманчиво, а «человек» – значит «смертный». Все исчезает слишком быстро, чтобы тормозить, хныкать и валяться на символическом диване.

Да здравствует экстаз – смещение всех границ, высшая степень восторга, исход души из тела! Человек не властен над судьбой, скоро тебя не будет. В любом деле – любви и войне, дружбе и общении с богами – успей подняться на самую высокую ступень. Будущее не в наших руках. Но мы можем насытить мгновение таким яростным переживанием, что настоящее ворвется в вечность. Никаких компромиссов, не надо сберегать энергию и дозировать эмоции. Во всем стоит добираться до самого края, осушать кубок до последней капли! Конечно, экстаз есть в любви мужчины и женщины. Однако нет жизненного сюжета, в котором древний грек не находил бы места для совершенной, эталонной эмоции.

Всем известно, «Илиада» – изображение гнева Ахиллеса и его последствий. Предлагаю посмотреть на гомеровскую поэму несколько иначе, увидеть в ней чудесную мозаику экстазов главного героя, ни в чем не знающего середины. Все устали к десятому году Троянской войны, без конфликтов среди своих уже не обойтись. Царь Агамемнон, предводитель союза греческих войск, наплевал на повеление Аполлона возвратить его жрецу Хрису похищенную дочь. Страшная эпидемия – божественный ответ на самоуправство земного владыки. Ахиллес знает, в чем причина мора, он указывает, что нужно сделать для избавления от расширяющейся катастрофы: вернуть девушку отцу. Агамемнон согласен, но из недр его воинствующей и погрязшей в гордыне души исходит темная волна: ты, Ахиллес, конечно, прав, я верну Хрисеиду, но вместо нее заберу у тебя – да у тебя, Ахиллес! – прекрасную Брисеиду, твою законную добычу.

Сказано – сделано. Если бы не вмешательство богов, Ахиллес направил бы оружие против Агамемнона. Но герой поступил иначе. Самому себе и своим воинам он дал приказ покинуть место сражения, отойти к родным кораблям, не вмешиваться в бои ахейецев с троянцами. Ахиллес не просто обиделся, поджав губы. Он с головой, всем сердцем погрузился в переживание несправедливости, в оскорбление, которое не только взяло верх над его желанием уничтожать врагов, но стало непроницаемым коконом гнева, в котором главный греческий воин нашел временную, но совершенно экстремальную вершину. Пребывая в состоянии злого кипения, Ахиллес ничего не видит и не слышит. Его глаза замкнуты на одной точке. Здесь он неотрывно созерцает Агамемнона – корыстного, несправедливого полководца, утонувшего в эгоизме собственных страстишек, достойного смерти.

А в это время ахейцы и троянцы безжалостно истребляют друг друга – в гроздья гнева и скорби вплетаются новые имена сошедших в Аид. Сцена, в которой под действием меча или копья разрушается тело очередной жертвы рока, возвращается снова и снова: «падшего Смерть осенила, темная ночь очи покрыла» (перевод Н. Гнедича). Гера, Афина активно поддерживают греков. Аполлон и Афродита – на стороне троянцев. В один из поворотных моментов битвы правящий Зевс принял сторону Трои. В другой поворотный момент был обольщен хитрой супругой Герой. Пока глава Олимпа пребывал в любовном экстазе, маятник судьбы качнулся в иную сторону.

В поэтическом сознании Гомера война – наслаждение богов. Они не спешат с примиряющим финалом. Это жестокий ритуал, священнодействие, призванное сказать бытию твердое «да» – недолгой жизнью и вереницей сладостных сцен, а ураганом и землетрясением, в которые превращается человеческая жизнь под пристальным взором олимпийцев. Единой справедливости, как и полного контроля за земными делами, не существует. Царствует рок, правит случай – боги способны к высокомерному взгляду на смертных, но видно, что расширенными глазами небожителей они смотрят на главную красоту человека – краткодневность, обреченность цвести недолго. Ввязываясь в людские конфликты, иногда даже соединяясь в общих детях, жители Олимпа выражают готовность к страданию, принимают его логику. Можно сказать, что боги пленены человеческим, а люди хмелеют в богоборчестве. Как ахеец Диомед, ранивший Афродиту и Арея, пытавшихся укротить его ярость.

Вернемся к Ахиллесу. Нельзя не сказать об одном из самых захватывающих его экстазов – о мужественном принятии своего «креста». Родившая Ахиллеса морская богиня Фетида неоднократно сообщала сыну: покинешь поле Троянской войны – будешь жить долго, сойдешь в могилу седоволосым стариком со слезящимися глазами; но если останешься сражаться – не переживешь молодости, никогда не покинешь стен Трои. Позывы умчаться на кораблях сильны. Но перед нами Ахиллес. Сообщая себе и другим о близкой кончине, он не принадлежит обыденности, естественному порядку вещей. Теперь его взор возвышен не гневом, а созерцанием ранней героической смерти, своей смерти. Думаю, что в минорной музыке, захватывающей слух Ахиллеса в моменты подобного созерцания, герой умеет находить трудно постижимое счастье – победу над нормальностью, над кряхтящим долголетием и нудной старостью.

Гнев скоро вернется, но уже в новом виде. Троянцы теснят ахейцев, у греков совсем мало шансов. Патрокл просит лучшего друга Ахиллеса: дай свои доспехи, отпусти в бой, не позволь грекам бесславно проиграть. Ахиллес соглашается… Чтобы достаточно скоро принять на руки тело убиенного друга, самого дорогого человека. Кто убил? Вроде бы великий троянец Гектор. Но нельзя не заметить присутствие поражающего бога: «Тут, о Патрокл, бытия твоего наступила кончина: / Против тебя Аполлон по побоищу шествовал быстро, / Страшен грозой. Не познал он бога, идущего в сонмах: / Мраком великим одеянный, шествовал в встречу бессмертный, / Стал позади и ударил в хребет и широкие плечи / Мощной рукой, – и стемнев, закружилися очи Патрокла».

На вершинах разрушенной дружбы гомеровский герой погружается в экстаз мести. Он снова в битве, никто из встреченных троянцев не вправе рассчитывать на пощаду. В эти часы Ахиллес перестает быть человеком. Он сливается с Ареем – богом войны, и все удары достигают цели. В сверхчеловеческом мщении Ахиллес начинает погоню за Гектором. Гектор будет убит. Минорная музыка усиливается, дикая радость войны сливается с иной формой полноты – долгим, тщательно продуманным ритуальным прощанием с Патроклом. Как раньше Ахиллес всей душой гневался на Агамемнона и мстил Гектору, теперь он – подлинный мастер погребения, плача над другом, так рано сошедшим в Аид. Двенадцать троянских юношей принесены в жертву. Каждый день безутешный Ахиллес объезжает на колеснице тело упокоившегося Патрокла. К колеснице привязан мертвый Гектор. Друг должен понять: месть состоялась. Священнодействие прощания венчают игры в честь павшего героя. Под управлением и судейством Ахиллеса лучшие греческие воины поминают Патрокла бегом, метанием, скачками, кулачным боем. В эти моменты Ахиллес пребывает там, где земля, Олимп и Аид способны давать еще живой душе право на созерцание тех, кто простился с жизнью.

Бывает ли экстаз милосердия? Да, и здесь тоже есть Ахиллес. Он не собирался отдавать троянцам тело Гектора – пусть сожрут его дикие звери. Но, одушевленный богами и ждущей своего часа человечностью, Ахиллес без гнева принимает скорбного Приама – отца Гектора. «Сын Прима убил твоего лучшего друга. Ты сам загубил сына этого троянского старика. Но теперь вы возвышены до совместного плача – об утраченных родных, о собственной близкой смерти, о мире, в котором никак не обойтись без войны».

Залог совершенного искусства – исход из-под власти суеты. Не закрыть глаза на мелочи и досадные казусы существования, а найти высокий ракурс, который включит калейдоскопические «пустяки» в масштабные конфликты, в античную войну миров. Иногда Гомер напоминает ребенка, осознавшего, что умеет складывать слова, пускать мысль в мир, и теперь он не может остановиться, счастливый в заполнении времени и пространства словом. Именно так обстоит дело со знаменитым списком ахейских кораблей или описанием щита Ахиллеса.

Война и рассказывающая о ней поэма могли быть бесконечными. Но все великое имеет композицию, знает кульминацию и развязку. Божественное и сериальное – полная противоположность друг другу. То, что коряво имитирует жизнь, превращая человеческую трагедию в дешевку, не может уместиться и в 200 серий. Для прославленной поэмы о богах и человеке достаточно одного тома. «Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков», – знает Гомер. Также он ведает о том, что песни способны дать героям бессмертие.

- Древние хорошо знали: боги ненадежны, счастье обманчиво, а «человек» – значит «смертный». Все исчезает слишком быстро, чтобы тормозить, хныкать и валяться на символическом диване.
- В поэтическом сознании Гомера война – наслаждение богов. Они не спешат с примиряющим финалом. Это жестокий ритуал, священнодействие, призванное сказать бытию твердое «да» – недолгой жизнью и вереницей сладостных сцен, а ураганом и землетрясением, в которые превращается человеческая жизнь под пристальным взором олимпийцев.

ЦИТАТЫ ГОМЕРА

  • Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют! Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?
  • Тот беззаконен, безроден, скиталец бездомный на свете, Кто междоусобную брань, человекам ужасную, любит!
  • Только тогда, как случится беда, дураки ее видят.
  • Все мы оставили небо, желая присутствовать сами в брани.
  • Глиняных два кувшина есть в зевсовом доме великом, Полны даров, — счастливых один, а другой — несчастливых.Смертный, кому их, смешавши, дает молневержец Кронион, В жизни своей переменно то горе находит, то радость.