Кубанские Новости
Общество

Олег Басилашвили: «Главное предназначение театра – воспитывать чувства»

В Большой драматический театр им. Товстоногова, где Басилашвили работает уже более полувека, пришел новый художественный руковод

В Большой драматический театр им. Товстоногова, где Басилашвили работает уже более полувека, пришел новый художественный руководитель — известный режиссер «новой волны» Андрей Могучий. Артистыпребывают в смятении - во главе театра человек со стороны.

«Нас обуревают разные чувства — тревоги, страха, надежды, грусти, радости — от того, что начинается другая для нас жизнь, — сказал Басилашвили на сборе труппы, когда ей представляли нового худрука. — Каждый из нас сделает все возможное, чтобы мы слились с новым руководителем в одно целое. Мы начинаем новый этап — дай бог, чтобы он был счастливым».

- Последние годы вы много работаете в Москве, столичный зритель видит вас в антрепризных постановках. Это своего рода творческая эмиграция, связанная с тем, что ваш родной БДТ находится не в лучшей форме?

- Я не называю это творческой эмиграцией. Моя работа в антрепризе никак не связана с тем, что я делал и делаю в БДТ.

- Но Большой драматический, до последнего времени руководимый Темуром Чхеидзе, был явно отмечен печатью застоя.

- Темур Чхеидзе — опытный, талантливый мастер, который ставит хорошие спектакли. Некоторыми из этих спектаклей я просто горжусь и очень рад, что они идут на нашей сцене. Конечно, после ухода Георгия Александровича Товстоногова, великого режиссера, реформатора советского театра, мы испытывали и продолжаем испытывать определенные трудности. Чхеидзе это хорошо понимал. Вслед за Товстоноговым и сменившим его Кириллом Лавровым Темур Нодарович провозгласил непреходящую ценность подлинной драматургии, классической и современной. Но театр — живой организм, он должен постоянно развиваться. Вероятно, пришло время и нам начать осваивать новую театральную эстетику, чем, собственно, и занимается Андрей Могучий.

- Наверное, вам будет трудно с ним работать. Мне кажется, вы не приемлете театральный авангард.

- Смотря что считать театральным авангардом. Когда мне предлагают разгадывать режиссерский ребус, который выдается за некий талантливый поиск, у меня начинает двоиться в глазах и мне хочется спать. Потому что скучно. Но вот тот же Андрей Могучий, представитель так называемого «формального театра», поставил «Школу для дураков» по прозе Саши Соколова. Я смотрел и ревел в три ручья. Это так замечательно! Хотя по внешним признакам чистейший формализм. Так что мне все равно, ходят люди по сцене вниз или вверх головами, голые или одетые… Лишь бы меня это трогало. Лишь бы все это работало на мое сердце.

- Вы свой приход в БДТ хорошо помните?

- Конечно. Это было в 1959 году. Я до этого три года проработал в Ленинградском театре Ленинского комсомола. Сыграл там несколько ролей, в том числе Обломова. В «Ленкоме» была прекрасная атмосфера. И отношения между артистами были хорошие, добрые. Никто никому не завидовал, все друг другу помогали, жили беспечно, весело… А когда по приглашению Георгия Александровича я перешел в БДТ, для меня настали трудные времена. Требования Товстоногова были очень жесткие, на десять порядков жестче, чем в студии Художественного театра, где я учился, и чем в театре Ленинского комсомола. Если ты эти требования не выполнишь — тебе хана. И приходилось себя не то чтобы ломать, но перестраиваться на другое отношение к театру. Это было очень тяжело. У меня даже был момент, когда я хотел уйти из БДТ и уехать обратно в Москву. Но меня удерживало понимание, что такой театр, с таким режиссером так просто не покидают. Мне Товстоногов однажды сказал: «Олег, я чувствую, что вы хотите уйти из театра. Прошу вас не делать этого, вы мне очень нужны».

- Ролей в БДТ у вас тогда еще не было?

- Были, но маленькие. Ну что можно сыграть в роли Степана Лукина в «Варварах» (это была моя первая роль в БДТ), когда рядом такие крупные трагические персонажи, как Надежда Монахова, Черкун? У меня всякие были роли. Но серьезного успеха я не имел. Прорыв произошел на спектакле по пьесе Эдварда Радзинского «Еще раз про любовь». Я там играл роль Феликса, тоже небольшую, но трагикомическую. Феликс — человек, который свою внутреннюю растерянность, ощущение неуместности себя в этой жизни, прикрывает шутками, прибаутками, натужным остроумием…

- Это был первый ваш успех на сцене БДТ?

- Да, наверное, первый. И хотя я уже десять лет был актером БДТ, лишь после этой роли я попал в обойму артистов, которые нужны театру. Потом я играл Андрея Прозорова в «Трех сестрах». Георгий Александрович находил парадоксальные вещи в моей роли и предлагал это сыграть. Например, у Чехова написано, что Соленый грозится убить Тузенбаха. Потом он уходит, появляется Андрей Прозоров и разражается своим монологом. А Товстоногов свел нас вместе. Я говорю: «Георгий Александрович, где тут логика? Ведь если Соленый при Андрее говорит, что идет убивать Тузенбаха, то Андрей должен отправиться к полковнику Вершинину, рассказать ему о намерении Соленого и предотвратить убийство». Георгий Александрович ответил: «Как раз в этом вся суть трагедии русской интеллигенции. Вместо действия она уходит в философистику. Вот вы смотрите на человека, который сейчас идет убивать вашего ближайшего друга Тузенбаха. И думаете: «Сейчас умрет Тузенбах… Вот так поубивают всех нас. Боже мой, как же дико живет Россия!» Вместо того чтобы совершить конкретное действие, вы занимаетесь тем, что сидите и философствуете о бедах России». Действительно, мы чаще всего только говорим, а действовать не способны. Может быть, именно в этом трагедия русской интеллигенции.

- Вас когда-нибудь снимали с роли?

- Нет, этого не было. Но в непростые ситуации в процессе репетиций мне попадать приходилось. Так было, например, когда я репетировал Хлестакова, а в очередь со мной эту же роль репетировал Олег Борисов. И вот, представьте, сегодня я репетирую, нахожу какие-то важные вещи, назавтра выходит Борисов и закрепляет найденное. Что-то убирает, что-то улучшает. И так день за днем, в течение нескольких месяцев. Надо ли говорить, что мы оба нервничали. Такая двусмысленность ни его, ни меня не устраивала. Когда приблизилась премьера, я пошел к Товстоногову и сказал: «Георгий Александрович, я не против того, чтобы эту роль играл Олег Борисов, он замечательный артист. Никаких претензий ни к нему, ни к вам у меня нет. Но и Олегу Ивановичу, и мне безумно тяжело репетировать. Потому что мы только тем и занимаемся, что стараемся показать вам, кто из нас лучше. Ситуация ненормальная. Вы просто наносите нам травму, и спектаклю это тоже на пользу не идет. Поэтому решайте. Сыграет Борисов — я буду очень рад. Сыграю я — буду счастлив не менее. Но должен остаться кто-то один из нас. Товстоногов сказал: «Я подумаю». И через две недели оставил меня одного на этой роли. Что Олегом Ивановичем было истолковано так, будто я ходил и просил, чтобы его сняли с роли. Это абсолютная неправда. Я не просил, чтобы снимали Борисова. Я сказал Товстоногову только то, что сейчас говорю вам. И считаю, что мой поступок нельзя назвать неблагородным.

- На что вы готовы ради успеха, а на что – нет?

- Я не знаю

- Никогда не задавали себе этот вопрос?

- Не задавал. Наверное, не было повода. Ну, могу сказать, что ради успеха я, наверное, никогда не совершал подлых поступков. Вообще успех — понятие расплывчатое. Иной раз трудно понять, где успех, а где неуспех. Бывает безусловный успех. Вот Андрей Прозоров — это был безусловный успех.

- А бывало так, что на вашу долю выпадал большой успех у зрителей, но вы понимали, что он вообще-то недорого стоит?

- Да, бывало, причем в Большом драматическом театре. Должен заметить, что любой артист не склонен к самообману, и в каких-то случаях он на девяносто девять процентов понимает, что играет плохо. Но ему говорят: «Браво! Восхитительно!» Ладно, хотите так думать — воля ваша. Но я-то знаю, что играю плохо. А бывает наоборот: ты чувствуешь, что играешь хорошо, а успеха у зрителей никакого.

- Вы читали книгу Марка Розовского «Дело о конокрадстве» (ее автор, известный режиссер, пытается доказать, что постановку знаменитого спектакля БДТ «История лошади» осуществил именно он, а не Товстоногов. — В.В.)?

- Читал.

- Что скажете? В какой мере Розовский может предъявлять авторские права на этот спектакль?

- Ни в какой.. Я это сказал и по телевидению, и самому Розовскому. Он дал мне рукопись прочесть, и я сразу изложил свое мнение. Я сказал, что его претензии на абсолютное авторство здесь совершенно безосновательны, хотя он талантливый человек и очень много сделал для спектакля. Действительно, Розовский хорошо поработал — написал инсценировку, придумал музыку, поставил первый акт. Была найдена атмосфера и способ существования на сцене, когда актер был то чтецом от автора, то становился персонажем. Георгий Александрович посмотрел первый акт и остался доволен, сказал: «Хорошо, продолжайте работать». И вот тут начался кошмар. Мы дальше первой сцены второй акта никуда не могли продвинуться. Кроме того, Марк придумал, что мой герой, князь Серпуховской, становится волком в волчьей стае, и в компании серых хищников поедает несчастного Холстомера. Это ни в коей мере не соответствовало прозе Толстого. В результате пришел Товстоногов, все увидел и понял. И взялся за дело сам. Он перенес спектакль с малой сцены на большую. Он целиком поставил второй акт, кое-что сократил в первом. Он по-новому выстроил мизансцены, нашел точный свет. Он придал спектаклю глубину и блеск. Если бы не Товстоногов, не было бы «Истории лошади» в том виде, в каком она прославила БДТ. Был бы спектакль, равный тем постановкам, которые Розовский осуществил у себя в театре или в Рижской драме, или где-то еще. К сожалению, Марк этого не понимает. Я очень люблю его как режиссера и талантливого человека. Но в данном случае он не прав.

- Андрей Бузыкин, сыгранный вами в «Осеннем марафоне», — хорошо узнаваемый социальный типаж советской эпохи. Вы можете сказать: «Бузыкин — это я»?

- Думаю, в каждом из нас есть что-то от Бузыкина. Не в том смысле, что приходится мучительно выбирать между женой и любовницей. Человек всегда стоит перед выбором. В любую эпоху. Возьмите Бузыкина. Это типичный сколок советского человека, которому и хочется, и колется, и мама не велит. Он теряет себя, потому что все время идет на компромисс. Вот он решает: не подам руки подонку. Но тот подходит: «Здорово, Бузыкин». И Бузыкин тянет руку. Не подать руку — это же неприлично. И вот такие мелкие-мелкие шажки приводят человека к полной нивелировке. Он становится ничем. Значит, надо в стране создавать такие условия, которые бы позволяли человеку быть самим собой.

- Если бы сегодня пришлось что-то выбирать заново, каких ошибок вы бы не совершили?

- Трудно ответить. Ну, допустим, я бы не уехал из Москвы. Но если бы я не уехал из Москвы, не было бы БДТ, не было бы в моей жизни Товстоногова. И кем бы я тогда стал, тоже неизвестно. Потому что в моей актерской судьбе Георгий Александрович сыграл колоссальную роль. И не только в актерской. Тот шаг, который я предпринял, выписавшись с Покровки, дом 11, был, наверное, судьбой мне предопределен. Хотя потом меня всю жизнь тянуло в Москву, на Покровку, на дачу в Хотьково. Меня несколько раз приглашали к себе в театр очень хорошие московские режиссеры. Это было в тот период, когда Георгий Александрович уже мало работал, его одолевала старость, мучили болезни… И мне казалось, что если я уйду из БДТ, это будет предательством.

- Больше не приглашают?

- Нет. Ну нельзя же каждый день приглашать. К тому же мне через год стукнет восемьдесят…

- А на одну роль в какой-нибудь театр, ну, скажем, в МХТ пошли бы?

- Какая мне разница, в МХТ играть или в родном БДТ. Режиссеры те же. Да и проваливаться лучше в БДТ, чем в МХТ. Вообще российский театр переживает сейчас очень трудный период. Театр потерял то значение, которое имел в советские времена. Тогда это была единственная трибуна, с которой можно было не столько даже услышать, сколько почувствовать нечто созвучное твоему пониманию происходящего. Я не говорю о Театре на Таганке, это особая статья. Но вот, к примеру, шло в БДТ «Горе от ума». И всем было ясно, о чем этот спектакль. О том, что даже во времена хрущевской оттепели невозможно быть умным человеком. Надо быть таким, как все. А сегодня театр как общественная кафедра перестал существовать. И это пеачльно. Ведь главное предназначение театра — воспитывать чувства, приобщать зрителя к подлинным общечеловеческим ценностям.

Текст: Валерий Выжутович