Максим НИКУЛИН: Мы работаем только со звездами
Сейчас уже мало кто помнит, что Максим Никулин когда-то работал на телевидении. Что он сын Юрия Никулина и генеральный директор Цирка на Цветном бульваре, где работал его отец, — это многим известно.
А то, что он по образованию журналист и начинал карьеру в телепрограмме «Утро», как-то уже забылось. «Быть сыном великого артиста, — говорит Максим Юрьевич, — было бы тяжело, если бы я пошел по стопам отца. Поэтому я выбрал себе другое ремесло».
— С каким чувством вы вспоминаете о работе на телевидении?
— Со сложным. Столько сил, столько лет жизни этому отдано… Те, кто работал на телевидении, знают, как трудно оттуда уходить. Когда я ушел с ЦТ, мне Борис Берман позвонил: «Слушай, как ты мог? Это ж такая наркота!» Я говорю: «Ну да, Борь, снится иногда, что я веду эфир, а папку не принесли, камера не работает…»
— Вы сами ушли с телевидения?
— Сам. Добровольно. Хотя меня неоднократно отстраняли от эфира.
— За что?
— Я, например, был первым, кто в прямом эфире начал рассказывать еврейские анекдоты. Руководству канала это не нравилось, и меня то и дело отстраняли от эфира. Отстраняли не только за анекдоты. Например, и за то, что в передачу о военной операции «Буря в пустыне» я пригласил иракского журналиста, чтобы рассказ о событии не был односторонним. А потом меня отстранили за то, что я позволил себе дать комментарии к сюжету. Я был вынужден пустить в эфир явно заказной материал — отказаться было нельзя, стояли все руководящие подписи. И тогда я сообщил зрителям о своем несогласии с тем, что будет показано. Таких эпизодов в моей работе было очень много.
— Переход из телевизионной журналистики в цирковой бизнес легко вам дался? Вы ведь бизнесом прежде вообще не занимались.
— Ну почему же? У меня был небольшой опыт работы в бизнесе. В начале 90-х многие кинулись в бизнес, и я тоже. Так что кое-какие знания в этой сфере у меня были. Оставалось перенести их на новую почву. И потом, я влился в команду, которая работала и продолжает работать как швейцарские часы. Это если не лучшая, то одна из лучших цирковых команд в мире. Здесь собраны профессионалы экстра-класса. И в цирковом искусстве, и в бизнесе. К тому же я пришел в мир, который с детства знаю. Я не пришел управлять лакокрасочным комбинатом или металлургическим заводом, где я ничего не понимаю. Хотя и здесь все время приходилось и приходится учиться.
— Чему, например?
— Пониманию цирковой специфики. Этому можно учиться всю жизнь. Цирк — сложный мир. Здесь система взаимоотношений немножко другая, нежели в каком-то другом виде искусства. Здесь каждый день люди держат в руках чью-то жизнь. В руках. На плечах. На кончике лонжи. На перше. Вот говорят, что цирковые дети, работающие в номере с матерью или отцом, лишены детства. Возможно, это так. Но по закону сохранения энергии если где-то что-то убывает, то где-то что-то и прибавляется. Так у слепого развивается слух, у безногого — торс. А в цирке у людей развивается острое чувство товарищества. Оно входит в профессию. И даже в амплуа. Кто такой «нижний» в цирковой терминологии? Это человек, который служит опорой для «обермана» (он же — «верхний»), когда тот выполняет сложные трюки.
— Директор цирка — «нижний» для артиста?
— В этом смысле — наверное, да. Обязан держать. Страховать от «падений». И разделять с артистом ответственность, если тот «сорвется». Но управлять артистами не нужно. Они люди самодостаточные. Остается одно — не мешать им работать. Ну и, конечно, поддерживать в рабочем состоянии всю эту цирковую машину. Любая машина, сколь бы совершенной она ни была, может остановиться, если ее не смазывать, не заниматься профилактикой.
— Скажите, это Юрий Владимирович решил, что вы должны стать наследником его дела и возглавить Цирк на Цветном бульваре?
— Нет, в семье эта идея никогда не обсуждалась.
— А как же вы стали директором?
— В силу обстоятельств. Был убит заместитель директора по коммерческим вопросам. Его должность называлась директор-распорядитель. То есть фактически он и управлял цирковым хозяйством. И я увидел, что отец остался один на один с кучей проблем, в которых он не очень разбирался. У него ведь была другая функция. Он представительствовал, своим именем и авторитетом создавал цирку режим наибольшего благоприятствования. И я пришел ему помочь. Без всяких претензий на директорское кресло. Газета «Московский комсомолец» в те дни вышла с заметкой, помещенной почему-то в разделе «Происшествия»: «Юрий Никулин взял на место убитого замдиректора своего сына». Хотя отец меня в должности не оформлял, я тогда еще работал на телевидении. Ну а после так получилось, что я уже официально занял у папы в цирке пост директора-распорядителя.
— Почему именно вы? Юрий Владимирович больше никому не доверял?
— Нет, были люди, которым он, наверное, мог бы довериться, но я сам вызвался ему помочь, и он согласился с моим предложением. Естественно, он понимал, что я никогда его не обману.
— А его обманывали?
— Обманывали.
— Кто? Цирковые люди?
— Цирковые — нет. Никто бы не посмел, что вы! Так, посторонние и некоторые знакомые. Он был очень доверчив, подчас — безоглядно. Кое-кто этим пользовался. В таких случаях отец не поднимал скандала, не выяснял отношения, не выражал обиды. Он просто вычеркивал этого человека из своей жизни. Помню, я принес ему один цирковой проект. Он посмотрел и спросил: «А этот что здесь делает?» — «Он тоже участвует». — «Если он участвует, то я не буду». — «Погоди, тебе водку с ним пить не надо, даже разговаривать не обязательно». — «Нет-нет, если он в этом проекте, меня там рядом не будет». Насчет же того, почему отец взял меня к себе заместителем… Он сам ответил на этот вопрос. Помните, у Эльдара Рязанова был цикл телепередач «Шесть вечеров с Юрием Никулиным»? Так вот, в один из вечеров Эльдар Александрович спросил: «Юра, не страшно тебе, что ты на место убитого человека посадил своего сына?» И папа мой отвечает: «А почему на это место я должен сажать чужого сына?» Такая вот жесткая мотивация. Со временем я ее оценил.
— Вы уже четырнадцать лет сидите в кабинете, где когда-то сидел ваш отец. За это время цирк сильно изменился?
— Изменился не только Цирк на Цветном бульваре. Изменился цирк вообще. Он уже не такой, каким был во времена моего отца.
— Да, в техническом отношении он сильно продвинулся. Но не утрачен ли драйв, не пропала ли наивность, не исчезло ли простодушие?
— Наоборот, все это многократно усилилось и развилось. Потому что артисты по-другому себя чувствуют, они имеют гораздо больше технических возможностей для реализации этого драйва, куража, который их распирает изнутри. И потом… Раньше и костюмы делали по одному шаблону, и музыку подбирали из того, что есть; специально для цирка никто не писал. А теперь каждый номер — штучное произведение. Сначала с артистами работают педагоги. Если приходят артисты и просятся на работу, надо посмотреть, что они умеют. Т-а-ак, номер интересный, зрелищный, но есть определенный недотяг в технике, надо доводить. У нас очень хорошие педагоги, что доказал телевизионный проект «Цирк со звездами», когда за короткое время удалось научить цирковым номерам людей других профессий. Сегодня на артиста у нас обязательно работают композитор, художник по костюмам. О режиссере не говорю, это само собой. Кроме того, наши артисты каждый день посещают балетный класс. И народные артисты тоже стоят у станка как миленькие. Сначала гоношились, а потом поняли, что им это нужно: по-другому плечи разворачиваются, голова… Так что это достаточно сложный, кропотливый и очень недешевый труд — сделать номер.
— А трюки усложнились?
— Очень. Требования к тем, кто эти трюки выполняет, тоже значительно возросли. Причем номер должен быть не только технически безупречен. Я всегда говорю, что у нас в цирке нет жонглеров, канатоходцев, акробатов, а есть артисты. То есть люди, которые за три с половиной минуты рассказывают свою историю зрителям. Пускай незатейливую, нехитрую историю, но такую, в которой есть образ, есть настроение и весь антураж, помимо трюковой части. Иначе зрителям будет просто неинтересно. Мне кого-нибудь, кто хотел бы выйти на наш манеж, презентуют: «Он делает восемь сальто! Надо брать». Я говорю: «Пусть делает где-нибудь в другом месте. Он же корявый, его нельзя показывать». Меня однажды на пресс-конференции спросили: «Почему не объявляете, что такой-то трюк является рекордным?» Я ответил: «Да, мои ребята делают то-то и то-то. Нигде в мире такого не делают». — «Так почему же не объявить об этом на весь цирк?» — «А зачем? Мы же относимся к цирковым номерам как к искусству. Представьте себе: идет балетный спектакль в Большом театре. Вдруг — пауза. Выходит человек в черном костюме: «А сейчас наша солистка, народная артистка России… исполнит рекордное количество фуэте». И все начинают считать: раз, два, три… Бред! То же самое и у нас. Каждое цирковое представление развивается по законам драматургии. Оно имеет завязку, развитие, кульминацию… А если кто-то выходит и начинает объявлять номера, да еще многословно, сразу проседает ритм.
— Шпрехшталмейстер вашему цирку уже стал не нужен?
— Иногда он выходит, если это необходимо. Но вообще этот цирковой персонаж отживает свой век. Сегодняшний цирк презентуют не так, как презентовали советский. Того пафоса уже нет.
— Цирковую молодежь воспитываете?
— Воспитываем, растим. Очень много из спорта приходит ребят. Спорт сейчас, наверное, более жестокий, чем цирк. Если в спорте к 17 — 18 годам ты не показал хороших результатов — до свидания. А ведь эти ребята больше ничего не умеют. И куда им деваться? Одна дорога —
в цирк. К нам однажды мальчик пришел, его из спорта выгнали, сказали — неперспективный. Я посмотрел: у него только росточек небольшой, а так парень хороший, приятный, обаятельный, есть фигура. Кольцевик. Кольца — жанр уже непопулярный, редкий в цирке. Но этому парню мы сделали номер. Он поработал год у нас. Мы его в программу засунули, это редко бывает с молодыми, а тут он как-то к месту оказался по жанру, по сюжету. Отработал хорошо. А потом приходит и говорит: «Знаете, тут такое дело… Там в зале сидели люди из Олимпийского комитета. Сейчас они пришли за кулисы и зовут меня обратно в сборную. Что мне делать? У меня же контракт». Мы со своими посоветовались, и я сказал: «Слушай, если тебя зовут — иди. Сколько ты там пробудешь, неизвестно. Но если захочешь вернуться — возьмем. Номер у тебя есть». Он поехал и стал олимпийским чемпионом. Вышла даже заметка в какой-то газете, где говорилось: а может, систему тренировок поменять? Может, сначала всех в цирк, а потому уже на Олимпийские игры, на чемпионат мира? В этом есть своя сермяга, между прочим, потому что сегодня в спорте голый трюк тоже мало кому интересен. В спорте тоже другая эстетика появляется. Уже смотрят на то, как человек крутит сальто или метает ядро — с каким настроением он это делает, с каким выражением лица. Чем-то надо удивлять и в спорте.
— У вас постоянная труппа?
— Труппы как таковой у нас нет. Есть номера и артисты.
— Артисты работают по контрактам?
— Да, все артисты — контрактники
— Контракт заключается на один сезон?
— Мы сейчас заключаем контракты на период от года до трех. На год — с артистами, которые к нам недавно пришли. Если мы в человека поверили, считаем его перспективным артистом, мы в него вкладываемся — покупаем реквизит, шьем костюмы, тратим репетиционное время… Надо дать ему раскрыться, а потом уже посмотреть, каков он в работе. Эмпирическим путем это не вычислишь. Только попробовать. Сейчас у нас работают около трехсот артистов. Из их номеров, как из кирпичиков
мы и складываем программу. Как правило, один год из трех артист работает в Москве, остальное время — гастролирует.
— Почему в Москве — только год?
— Ну не можем же мы бесконечно показывать одно и то же. Мы растягиваем номер или аттракцион на сезон, максимум — на полтора. Аттракционы особенно заметны, и, конечно, их нужно менять.
— Это вы решаете — что менять, а что не нужно? Вообще, все решения принимаете единолично?
— Нет, все решения мы принимаем коллегиально. Я по пальцам могу пересчитать случаи, когда решение мной принималось единолично.
— У совета директоров есть влияние на вас?
— Да, конечно.
— Если что, вас могут сместить с должности?
— Решением совета директоров — нет. Только на общем собрании акционеров.
— У вас есть акции?
— Есть, но очень немного. Цирк на Цветном бульваре как бизнес-структура создавался не для того, чтобы в конце финансового года каждый акционер получал дивиденды. У нас дивиденды никто никогда не получал, какое бы количество акций он ни имел. Заработанные деньги мы вкладываем в развитие нашего цирка. Первые года два кто-то на собрании акционеров спрашивал: а дивиденды будут? Потом этот вопрос отпал.
— Цирк — прибыльный бизнес?
— Относительно. Это не нефтяная скважина и не газовая труба. В мире нет олигархов от цирка. Но, конечно, цирк приносит прибыль. Будь это дело неприбыльным, мы бы давно прогорели.
Интервью от Валерия ВЫЖУТОВИЧА,
Краевая газета "КУБАНСКИЕ НОВОСТИ", выпуск№199, 05-12-2014
