Предлагаем монолог героя нашей новой рубрики «Один на один» Валерия Кулеш. Петрович – человек уникальный. Он архитектор, реставратор, художник по металлу (и по жизни), а еще ювелир, который удостоен двух наград Мемориального фонда Фаберже.
«Хочешь, познакомлю с Петровичем? - спросил меня наш фотограф. – Он уникальный человек!» Я был не против. Ведь уникальные люди издавна тянутся друг к другу.
Мы познакомились через 10 минут. Мастерская Петровича находится на улице Кирова в Краснодаре. Мастер обрадовался. Мы попросили сходу: «Петрович, расскажите о себе!» Петрович замер, развел руки и воскликнул: «Как вообще можно рассказать о себе?!» Потом я заходил еще, уточнить детали. Их много, ведь вся наша жизнь состоит из деталей.
Валерий Петрович Кулеш живет на свете 69-й год, с ним хорошо поговорить. Архитектор, реставратор, художник по металлу (и по жизни), а еще ювелир, который удостоен двух наград Мемориального фонда Фаберже. Во-первых, ордена Михаила Перхина – это ведущий мастер Дома Фаберже, который принес ему славу своими работами, и в его честь награждают современных мастеров. Во-вторых, у Петровича есть Юбилейный памятный знак фонда Фаберже в форме креста – его вручали в Москве.
Петрович действительно уникален. В Туапсе его одноклассником был актер Андрей Болтнев. В Краснодаре Кулеш восстанавливал храмы. В Санкт-Петербурге 16 лет отработал в «Золотой кладовой» Эрмитажа. Сейчас преподает макетное проектирование на факультете архитектуры и дизайна КубГУ. Предлагаем монолог четвертого по счету героя нашей рубрики «Один на один» Валерия Кулеш. Он всегда подчеркивает при случае: «Я не склоняюсь!»
ххх
– Родился я в концлагере, в 1946 году, в румынском городке Фокшаны. И до трех лет там жил, хотя в паспорте записан местом рождения Ростов-на-Дону, чтобы не задавали лишних вопросов. В Фокшанах мой отец был заместителем начальника лагеря, он формировал команды из военнопленных немцев, румын, итальянцев и венгров, и отправлял их в СССР. Причем, отправлял и на Кубань. Малышом я говорил на жуткой смеси мадьярского, румынского и немецкого, не пойми, что! В лагере у меня нянькой был Эрих Бюнтик, немец. Я до сих пор знаю разговорный немецкий. Там же я заболел корью и полгода вообще молчал. В 1949-м мы переехали в Краснодар, и тут меня прорвало! Кстати, хорошо помню немецкий городок на улице Нефтебазовской, немцы немало строили, восстановили клуб строителей, ДК железнодорожников. Помню, как в 1956-м отправляли в Германию последнюю группу так называемых перемещенных лиц. С оркестром провожали!
ххх
– В 1989 году я вдруг узнал, что церкви будут открываться. В том числе Свято-Троицкий храм. А ведь рядом с ним детство мое прошло, на Чкалова, 11, там я свой пупок и закопал, согласно народному обычаю – не слышал разве? Родителям отдают пуповину новорожденного, они ее хранят, пока ребенку не исполнится 7 лет. Пупок надо развязать и похоронить! Так вот, в храме до перестройки был скульптурный цех, а когда я был пацаненком, там вверху проходили службы, а в подвале находилась рассольная база. Я учился в 25-й школе, где сейчас духовная семинария, она за оградой храма. Мы лазили через забор, тырили соленые огурцы и помидоры, квашеную капусту – а когда попадались с поличным, прораб нам надирал уши, и мы клепку складывали в штабеля. И даже потом получали денежки.
ххх
– Я – военный ребенок. И родители тоже. Мать – украинка, с Винницкой области, отец – батайский. Мама, Анна Павловна Головань, воевала с 1941-го. Служила в войсках воздушного наблюдения, оповещения и связи, был такой род войск в ПВО – ВНОС, или, как шутили, «война нас обошла стороной»: они сидели на нейтральной территории и прослушивали врага. Зимой 41/42-го она сильно застудилась. Выздоровела, дошла потом до румынского города Плоешти, закончила войну ефрейтором. Мои родственники участвовали в акции «Бессмертный полк» в Санкт-Петербурге и в Краснодаре, несли ее портрет на День Победы. Умерла она в 1993-м, очень тяжело тогда было…
ххх
– Петр Степанович, мой отец, познакомился с мамой весьма необычно. Нужна была двуручная пила, он тогда пришел к девчатам-связисткам, и взял пилу у матери. Как положено, записал данные матери в анкету, затем через комендатуру послал запрос на местонахождение тов. Головань, получил ответ – и пригласил Анну Павловну в лагерь. И ведь не откажешь, батя служил в НКВД! Романтично, правда? Мать приехала, получила квиток на расквартировку, пилу, а потом ее пригласили к отцу – а там накрытый стол, отец красавец был. Потом приказ вышел, не шучу – считать такую-то женой.
ххх
– Отец отучился в Краснодарском пехотном училище имени Штеменко, 19 июня 1941-го сел в эшелон на Ровно – и прибыл на войну. Святое дело! Отец получил ранение, попал в окружение. Был командиром взвода пулеметчиков, сумел выйти к своим. В НКВД приказали вернуться и вывести из окружения остальных. И отец это сделал! Тогда ему предложили служить у них. А как откажешь? Батя написал заявление. Служил в Краснодаре старшим офицером в Сталинском (Октябрьском) РВК. Потом – в городском военкомате Туапсе, затем был начальником 2-го отдела крайвоенкомата. Так что школу я начинал тут, а оканчивал на побережье.
ххх
– Когда рассказываю, что в Туапсе учился вместе с актером Андреем Болтневым, мне не верят. Хотя это правда: мы с Болтом на задней парте всегда сидели, а жил он возле ДК моряков. Он играл предателя Кротова в телефильме «Противостояние», а еще того самого друга, Ивана Лапшина. Андрей вообще-то хотел стать врачом, поступал в наш мединститут, но не прошел конкурс. Играл одно время в Майкопе, а нашли его уже в Новосибирском драмтеатре. Попал в Москву, в театр Маяковского. Обосновался, стал известен. Я однажды к нему в театр пришел, где-то в 1975-м, думал, посидим, поговорим. Он в фойе вышел, я ему сразу: «Привет из Туапсе, брат Андрюха!» Люди даже оглянулись. Я потом понял – нельзя так, актеры же от провинции открещивались всегда. Андрей важно на меня посмотрел: «Вам контрамарку? Берите, и извините – я очень занят». А я губу раскатал!
ххх
– В Туапсе мы учились в школе №5. Мы ее называли «школой свободного воспитания», наш директор Леонид Яковлевич нам многое позволял. Например, он после 61-го года разрешил в школе джаз-бэнд. Я тогда смастерил из каких-то деревяшек контрабас, и Болт на нем играл. А еще, если мы среди шести школ города занимали первое место, нам разрешали устраивать свою демонстрацию. Мы делали живые картины, Болт изображал Чапаева на тачанке, мы нашли ее у дяди Лени, я помню, из фанеры изобразил пулемет «Максим». Был у нас школьный спектакль: Болт сыграл Михайло Ломоносова, а я – Роберта Бойля, английского физика и химика. Мы много репетировали, сшили камзолы, парики сами сделали. Нашли светлую паклю, расчесали, закрутили. Был большой успех. Нас хвалили.
ххх
– Как-то по литературе нам задали выучить наизусть по частям поэму Владимира Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Каждый должен был читать по отрывку. Но стихи так легко запоминались! Я был первым, вышел, не удержался – и всю поэму от начала до конца прочитал. Помнишь? «Время, начинаю про Ленина рассказ». Учителя потом говорили, что Кулеш опять сорвал урок. А я стихи до сих пор люблю и сам порой сочиняю. На юбилей мамы, потом бате на 50 лет. Подарка не было, я и сочинил. Понравилось!
ххх
– С 4-го класса у нас преподавательница русского языка и литературы была очень мерзопакостная, она терпеть не могла детей, потому что у нее одна за другой утонули две дочки. Но дело не в том, просто из-за нее я ненавидел русский язык, хотя после школы серьезно начал заниматься лингвистикой, словотворчеством и стихоплетством. Всякими вывертами увлекался.
ххх
– В 1962-м мы целым классом ездили в Сочи: в Зеленом театре выступал оркестр Бенни Гудмана. Билет на электричку Туапсе-Сочи стоил 30 копеек, мы поехали под руководством физрука, 25 мальчишек и девчонок. У Майки Алиевой папа был директором ж/д вокзала, мы там и ночевали, на третьем этаже. В театре народу было очень много, но мы пролезли на второе отделение – взяли театр штурмом, как Зимний дворец. Концерт очень понравился. Хотя потом менты и родители нам за этот штурм кренделей вставили. А учителя снизили итоговые оценки по поведению, но мы, пионеры, поклялись, что исправимся…
Действительно, «король свинга» Гудман, выходец из Киева, дал в СССР 32 концерта, которые прошли с небывалым ажиотажем. В Сочи американцы и сыграли, и рыбу ловили. Легендарный оркестр, кстати, приезжал вместо легендарного Луи Армстронга – тот отказался.
ххх
– Татьяна Фаберже приезжала в Москву, мы должны были ехать с Мишей Смаглюком, но он ехать отказался. Наградили меня памятным крестом и орденом Перхина, я тогда поскромничал: «За какие заслуги?» Хотя 16 лет проработал в «Золотой кладовой» в Эрмитаже. Там была коллективная, чисто научная работа: реставрация ювелирных вещей под выставки. Задача: делать всё максимально незаметно, сохраняя исходный облик предмета. Мы с нуля создавали технологии, методы обработки. Я так скажу: в ювелирном деле главное – разработка, рисунок! Надо суметь всё придумать теоретически, слесарная работа – на втором месте. Сначала идет визуализация, надо решить, как исполнить задуманное. Ты продумываешь технологию, надо точно знать, как, что и когда будет сделано с учетом технологической последовательности, потому что процесс такой, что в нем нет обратного хода.
ххх
– Конечно, сегодня можно упростить работу – на компьютере доступно 3D-моделирование. Там всё понятно, как и что можно получить быстро и без ручного труда. Для меня, если честно – без разницы, как, лишь бы исполнить задумку. Потребителям хорошо, когда проще, но, если нет энергетики твоих рук, это мертвая вещь. Нет души – будет и другое качество. Вот почему умные люди от штамповки всегда откажутся, так что я не волнуюсь за будущее, у меня работа будет. Эскизы и макеты всегда обсуждаю с заказчиком; он ждет свою мечту – и должен ее получить. Обсуждаю все нюансы, и когда получается – вот это кайф!
ххх
– Я мозгами работаю – управляю процессом, подсказываю, знания и опыт есть. Занимался всем: камнями, металлами, литьем, чеканкой. Постоянно что-то делаю – рукам долго отдыхать нельзя. Ко мне в мастерскую часто приходят художники, скульпторы, строители, журналисты, студенты. Но у молодежи к моему делу интерес невелик. Нет огня в глазах! Первый вопрос: «А сколько я буду зарабатывать?» Не понимают, что деньги будут, но не сразу, а как награда за труд. Их не учат любить свою профессию.
ххх
– Главной хранительницей при «Кладовой» состояла покойная Анна Алексеевна Захарова. Она придумала и организовала семинар «Ювелирное искусство и материальная культура». Со всей страны съезжались мастера своего дела. Я в начале 90-тых Александра Терзиева привозил в Ленинград, нашего ювелира-камнереза. Показать, что на Кубани есть настоящие таланты. Он тоже получил орден Перхина. Мы реставрировали не только украшения, но и разные исторические предметы: скифские, перуанские. Скифское золото потрясающе сделано технически: глядишь в микроскоп, и глазам не веришь! Историки не понимают всех тонкостей работы с металлом. А многие из нас были самоучками, у нас не было своих учебных заведений, даже учебники приходилось «доставать», мы доходили до всего своим умом. Но благодаря этому мы придумывали нечто, вырабатывали свой стиль.
ххх
– Мне радостно, что в 70-тых я участвовал в проекте «Сияние Севера», по обустройству в Ираке нефте- и газопровода. Тогда я руководил группой в нашем институте «Нефтепроект». В 1972-м Миннефтепром СССР поручил Краснодарскому кусту разработку нефтегазовых запасов Ирака. Всё решалось на министерском уровне, тогда нам достались Нахр Умр и Северная Румейла. (Для справки: Эр-Румейла – супергигантское нефтяное месторождение, находится на юге около Басры. Начальные запасы оценили в 3,8 млрд. тонн нефти. Запасы Нахр Умра – полмиллиарда тонн – Авт.). Только одна скважина там за один час давала 60 тысяч тонн нефти. От скважины нефть транспортировали на НПЗ, мы делали шлейфы – кучу труб, они шли, как артерии, на заводы. В Ираке очень сложная структура «нефтянки», при НПЗ русские сразу строили поселки, цеха, лаборатории, доходило до 200 сооружений на площадке для перекачки нефти.
ххх
– Сам я туда не ездил, меня не пустили, так я потом Бога благодарил: многие наши инженеры вскоре после возвращения умерли. Почти все, от лихорадки и других болезней. А ведь все эти уникальные запасы нефти нашли кубанские геологи из «Кубаньнефтегаза». И геофизики наши в Ирак ездили. Как ни странно, сами иракцы ничего не смогли найти. Как мы их запасы разведали, сразу все налетели – американцы, немцы, французы. А я сдал этот проект и перешел в другой институт, «Гипроторг». Летуном был…
ххх
– Знаешь, как страшно было смотреть, когда потом Румейлу бомбили американцы? Дядька, ты представляешь, какая там ситуация? Стоит скважина, которая ежесуточно дает 10 составов нефти самотеком. Ежесуточно! А сколько нужно трубопровода, чтобы это потом транслировать куда-нибудь? Когда америкосы по ним долбанули, всё, что мы строили, сгорело, а шлейфы как будто кишки, повывернуло. Такое впечатление, словно мне серпом резанули… по горлу!
ххх
– Когда работал в «Гипроторге», там вообще была красота. Строили рестораны, магазины, торговые центры, овощехранилища. Ну и попутно, сделали дом политпросвета на Красной, 5. Построили массу ресторанов: «Нептун», «Яхту» в Геленджике, другие. Я был пахарем. За годы советской власти – не люблю эту фразу – я настроил и напроектировал целую кучу объектов. Неправильно говорить «я», потому что любое архитектурное проектирование подразумевает коллективный разум. И меня, конечно, бесит, когда говорят – автор проекта Посохин. Да, он был главным архитектором Москвы, ну и что? Работали ведь тысячи человек.
ххх
– Сколько же я потрудился над всякими проектами строительства шикарных особняков, ты не представляешь! Мне от души жалко этих людей. Это денежные мешки, и у них одна задача: куда эти деньги деть и что на них сделать? Я как-то говорил такому человеку – не надо тебе этого делать, начал загинать пальцы, почему. Не слышит! «Ну, зачем тебе кровать три на три метра?» – «Хочу!» – «Тогда носи и башмаки 50-го размера». – «Да что я, дурак?» Не буду пальцем показывать, но человек вложил в дом миллионы еврейских денег, евро, и при этом боится собственной тени. Что за жизнь? У него охрана, на которую он бздит, и которой дрожащими руками детей раздает. У него кругом «колючка», и прежде, чем выехать, он в камеры смотрит, и если никого – он смывается поскорее… Зачем это нужно? Почему бы не пройтись спокойно пешочком до рынка? Пивка попить, поиметь свободу? Люди думают – будет до хрена денег, будет много свободы. Не-ет!
ххх
– Когда случилось несчастье, я же ослеп на один глаз, инвалидность, туда-сюда, три года пришлось ковыряться. Что значит ковырялся? На даче, жрать-то хотелось. Пенсия была 120 рублей, что еще делать? Когда ты потерял объемное видение, очень поначалу тяжело – все столбы мои были, это врагу не пожелаешь. У меня тогда правый глаз ушел в плюс 3,5. Пенсии меня лишили, я взятки не дал, там же надо было дать, я сказал – ребята, идите нафиг, ну и меня, естественно, лишили инвалидности. Я до сих пор не инвалид…
Свой искусственный глаз Петрович может эффектно уронить в кружку с пивом – и прихлебывать дальше. Шутит так. Как говаривал Остап Бендер, беременные женщины были очень недовольны.
– Кстати, я тогда хотел создать профсоюз одноглазников, серьезно, даже все документы составил, мы же не входим в общество слепых, а проблема есть. Я хотел собрать всех одноглазников, чтобы голосовали глазными протезами. Увидели бы всё это – может, и помогли бы поскорее!
ххх
– Правила жизни от Петровича? Закон «Тайга» знаешь? Никогда не врать. Другим, самому себе. А правила, как у хирурга – не навреди. Если мы возьмем православные 10 заповедей и 10 заповедей строителя коммунизма, это одно и то же почти. В общем, если не будешь заповеди нарушать – всё хорошо будет. В Краснодаре, кстати, я многие православные храмы реставрировал, но это отдельная тема.
После этого ко мне стали приходить люди, Вэля, говорят, раз ты рисуешь, можешь мне нарисовать перстень или еще что? Сколько у меня этих кентов было! Одному сделал, второму, потом задумался: а чего бы мне этим самому не заняться? Вот здесь сделал себе маленький столик, и начал работать. Самоварничать. Тоже дело…
Герман ДЖУЛАЕВ.
