Выжившие в Спартаке
Наш специальный корреспондент побывал в донецком селе, по северной окраине которого почти десять лет проходила линия фронта.
«Под ноги смотри, куда идешь!»
– А много местных погибло?
– Мирных? У-у! Точно не скажу, но много… – мой собеседник, небритый пожилой мужчина, качает головой, собираясь с мыслями. – Они к войне вообще никакого отношения не имели. Особенно в четырнадцатом году. Люди тогда еще ничего не понимали. И сейчас тоже опасно. Вот эти польские мины, от них даже выхода не слышно. Только прилет – и все. Не успеешь убежать.
Мы идем по улице абсолютно пустого села. Под ногами скрипит битый кирпич. Метрах в двухстах работает наш танк. Каждый выстрел заставляет невольно вздрагивать. Полминуты тишина, и потом снова – шандарах! До звона в ушах.
– У меня друг хороший, Витька Орехов, погиб, – продолжает свой мартиролог дядя Саша. – Градина прилетела в дом, а он бежал в подвал. Ну и порвало его… Вовка Иващенко погиб. Мина упала рядом, вырвало кусок позвоночника... – он закрывает глаза и снова качает головой. – Коля…забыл фамилию… Он поймал рой пчел и посадил в улик к соседу. А тут обстрел. Все в подвал спустились. Потом вроде стихло все. Он и говорит: «Пойду пчел посмотрю». Пошел, и прям туда мина прилетела. И еще один случай. Знакомый во время обстрела пошел закрыть дверь подвала, чтобы осколки не залетели. А тут – мина… Вот такие случаи… О-очень много погибло…
Жителям многострадального Спартака в жизни крупно не повезло. Их село располагается между Донецком и Авдеевкой. Слева – развалины местного аэропорта. В общем, гиблое место. До передовых украинских позиций рукой подать в прямом смысле. Девять с лишним лет в населенный пункт летит все, что только может лететь. Но даже в этой ситуации здесь живут люди. Сорок один человек. В основном, конечно, старики.
Добраться сюда теоретически можно и пешком. Направо от взорванного Путиловского моста километра полтора по дороге в «зеленке», а оттуда – через железнодорожные пути. Но есть немалые шансы не дойти: вражеские дроны летают, и на «лепесток» можно наступить. Поэтому глава сельской администрации Марина Асеева, услышав о моих планах отправиться в поход, решительно отсоветовала это делать. И дала телефон дяди Саши, который живет там и сможет привезти из Донецка.
Его старый «Жигуленок» резво проскакивает этот нехороший отрезок пути и паркуется за стеной одного из двухэтажных совхозных домов.
– Ты, когда идешь, смотри под ноги, – напутствует он. – Тут недавно кассетными жахнули. Упало где-то за домом. А я как раз две минуты до этого как уехал, так по тому месту, где была машина, и прилетело. Повезло, значит.
– Говорят, они не все сразу срабатывают.
– Да! Я потом нашел этот шарик с «веревочкой». Лежит на огороде. Я взял, покрутил, хотел отверткой поковырять, потом думаю: да ну его! И выбросил. А через неделю на Петровке мужик взорвался. Разбирал эту дуру. И по телевизору рассказали, что ни в коем случае нельзя ковыряться в механизме… А потом мы с Митяем нашли как-то еще один шарик. Прямо на дорожке. Ну, я взял его, раскрутил и фьють, подальше выкинул в кусты.
Сколько всякой гадости будет в этих прифронтовых кустах и посадках даже после того, как наступит мир, трудно представить. Сколько еще людей пострадает. Война еще долго будет напоминать о себе на донецкой земле.
«Жить можно, если б не бахали»
Во дворе квартала двухэтажек – деревянная постройка. Что-то среднее между летней кухней и небольшим складом. Здесь куховарит жена дяди Саши – Валентина Николаевна. Варит борщ. Это строение называется кайбаш. Строил его сам Александр Алексеевич. В несколько приемов. Когда в мае четырнадцатого возле Донецка начались боевые действия, в селе пропали электричество и газ.
– Как началось, на улице возле столба выложил печку, чтобы еду готовить. Думал, что надолго это не затянется. Потом пришла осень, зонтик над головой поставили. Чтобы не лило. А потом холодно стало. Сначала одну стеночку поставили, потом вторую. Затем диван сюда перетащил. Так почти десять лет и живем. Десять лет! Десять лет!!! – он чуть не переходит на крик. Но берет себя в руки.
Когда разбило их квартиру на втором этаже, они перебрались в подвал.
– Четыре года в подвале прожили. С внучкой. Когда война началась, ей 8 лет было. Сейчас в педагогическом учится. Когда она выросла, снимали ей квартиру на Путиловке. Разбомбило. Сняли подальше, на Гладковке. Рядом в дом прилетело. Потом в центре, на бульваре Пушкина. Туда тоже прилетело. Убило бабушку с внучкой. Затем определили нашу девочку в общежитие медучилища, где она учится. Там нормальные условия, почти как однокомнатная квартира. Ох, она и натерпелась…
Внутри квартала расположены сараи и гаражи. В одном из них дядя Саша держит хозяйство. Куры, утки, даже есть поросята.
– А что, мясо свое, яйцо свое. В общем, жить можно. Если б не бахали. Вот, смотри, недавно здесь где-то упало, и весь мой гараж чесануло. Потом попало в крышу соседнего дома. И в тот еще дом попадание… – он показывает рукой на дыру в соседней двухэтажке. – А последняя мина упала совсем недалеко, осколки посыпались на нас, мы аж тикали!
Обходим его дом по заросшему травой бывшему тротуару. С той стороны та же картина: разбитые окна, посеченные осколками стены. Слава Богу, без прямых попаданий. Хотя…
– Нам в крышу недавно прилетело. Прямо над моей квартирой! – показывает Александр Алексеевич. – Вот моя крыша, второй этаж. Мина прилетела – и окна повылетали. И все! – он резко машет вниз двумя руками. Мол, хана.
Где-то слева от нас продолжает работать танк. И каждый выстрел происходит внезапно. Ждешь его ждешь, и вдруг – шандарах! Долго работает. Может прилететь и «обратка».
«До хохлов – семьсот метров»
Плешковы в Спартаке – настоящее местное самоуправление. То есть люди, взявшие на себя ответственность за жизнь села. Хоть такую. Его жена распределяет гуманитарку, которую привозят местная власть и волонтеры. А дядя Саша присматривает за домами. Насколько это возможно.
Идем по улице. Кругом по обочинам – заросли сухого бурьяна, по обе стороны – пострадавшие дома. Какой-то – меньше, какой-то – в хлам.
– Вот здесь живут две семьи, по Чапаевской – тоже две. По Киевской – семьи четыре. Туда, ближе к передовой, – бабулька живет. А на Центральной уже никого нету… А до войны больше двух тысяч человек жили… И понимаешь, было время, когда немного стихло. Начали ремонтировать дома. Ну, думаем, все, слава Богу. Заканчиваются наши мучения. А потом резко опять началось!
Идем дальше. Выглянувшее солнышко делает картину апокалипсиса местного масштаба не такой мрачной.
– Вот здесь Борька живет. Хозяева уехали в Белгородскую область, а он за домом присматривает, – Алексеич продолжает свою «экскурсию». Видно, что ему охота поговорить с новым человеком. – А вот Ивана дом. Но он приходит, убирается и уходит. У нас половина из тех, кто остался, живут здесь постоянно, а остальные – утром приходят и вечером уходят. А летом ночевать остаются. На огородах работают.
Подходим к очередному шлаконабивному дому. В стене – огромная дыра от прилета. Во дворе, в проеме раскуроченных зеленых ворот, – останки автомобиля. Вокруг – битый кирпич вперемешку со шлаком и кусками шифера.
– Это дом моей сестры, – говорит дядя Саша. – В 2015 году прилетело. С той стороны угла вообще не было. Заложили, сделали, крышу перекрыли. А потом, два месяца назад, – вот сюда попадание… И все, она уехала.
Сколько раз уже довелось заходить вовнутрь разбитых домов, а все равно привыкнуть к этой картине невозможно. Вырванные взрывной волной двери, посеченный осколками сервант, на полу рядом с матрацем, съехавшим с кровати в куче штукатурки, – мягкая игрушка. Львенок с рыжей гривой. На книжной полке глаз ловит томик Николая Гумилева. И все это под толстым слоем пыли.
Из дома выхожу молча. Что тут говорить? Алексеич тоже молчит. А танк бахает. Того гляди, скоро «обратка» полетит.
– А до хохлов отсюда далеко?
– Да нет. Метров семьсот. Там бывшая часть ПВО, в ней они и засели. А дальше – Авдеевка.
Впрочем, неприятель сегодня ведет себя тихо. То ли наш танк его дисциплинирует, то ли вообще затаился. Наши потихоньку давят по всему периметру Донецка.
«Лишь бы дожить до победы»
Возле кайбаша Плешковых собирается народ. Сегодня в село привозят воду. А мы пока беседуем с женой дяди Саши.
– Сегодня в селе остались в основном старики. Некоторые не могут даже самостоятельно выбраться в Донецк. Да и автобус уже два года не ходит. И электричества нет почти два года. Поэтому прошу волонтеров, они привозят самое необходимое. А потом раздаем это людям, – Валентина Николаевна улыбается своими уставшими глазами.
На скамейке напротив сидит сухонькая пожилая женщина в смешной шапке с бубончиком. Антонина Сергеевна. Возле нее трется ласковая серая кошка. Рядом играют два молодых песеля. Животные не уходят далеко от места, где их накормят. Таких мест в Спартаке сегодня почти не осталось.
Антонина стесняется, когда ее называют по имени-отчеству. Как-то виновато улыбается.
– Вы здесь все время?
– Ага. И не выезжала никуда. Все время.
– Когда было страшнее, в четырнадцатом или сейчас?
– Сейчас. Но не из-за того, что стреляют. А что помрешь, не дождавшись победы, – мотает женщина головой, и глаза ее становятся влажными.
– А вообще люди ко всему привыкают, – продолжает она и на ее морщинистом лице снова появляется виноватая улыбка. А кошка все тыкает носом в руку и просит, чтобы ее погладили.
Вот и долгожданная машина. Из кабины выходит женщина в спортивном костюме и безрукавке. Это – глава сельского поселения Марина Асеева. Яркий представитель управленцев донецкой формации. Все эти годы она работает в условиях, когда не каждый мужчина справляется. А она – может.
Считает баклажки с водой, которые разгружают. Потом передает Валентине Николаевне накладную.
– Мы людей никогда не оставляем! Всегда стараемся им помочь, – Асеева говорит, как отрезает. Видно, что для нее самой это очень-очень важно. – Возим хлеб, воду, продуктовые наборы, бензин на генераторы. В девятнадцатом году здесь восстановили электроснабжение, но года полтора назад хохлы разбили трансформатор. Но люди держатся, верят в победу. Все бодримся!
– Да, уже десятый год, – ворчит дядя Саша.
Спрашиваю у главы, ей самой не страшно постоянно работать в зоне боевых действий. Она только пожимает плечами.
– Здесь люди живут. Поэтому и везем им все, что можем. Невзирая на обстановку и прилеты.
По улице гремит железными колесами самодельная тачка, которую впереди себя толкает скрутившаяся в три погибели старушка в очках. Помогаю ей установить ее законные две баклажки и вытолкать тачку на асфальт. Галина тоже живет здесь всю войну.
– Да как ты дом бросишь! Хоть и разбитый, и света нет, а все равно! Сколько лет выживали и будем доживать до конца. Лишь бы живыми до победы остаться. А то ж еще внуков поднимать. Их у меня пятеро.
Солнце клонится к закату. Пора уезжать. В Донецке, как в городе, окруженном вампирами, ночь не жалуют. После пяти-шести вечера транспорт почти не ходит. На западе где-то гремит… А здесь на удивление тихо. Надолго ли?..
P.S.
Этот материал готовился еще в ноябре. А в феврале в Спартаке случилось огромное счастье. Российская армия взломала вражескую оборону и освободила Авдеевку. Фронт откатился от села километров на десять. Говорят, стало значительно тише. Даст Бог, люди потихоньку начнут возвращаться в свои дома. И электричество появится. И жизнь потихоньку наладится. Хотя бы по донецким понятиям. Хотя бы на десятый год их войны…