У Хосе Аркадио Буэндия есть старший сын по имени Хосе Аркадио, но в романе будет и просто Аркадио, а также Хосе Аркадио Второй. У самого первого Хосе Аркадио есть сын Аурелиано, и мы встретим еще Хосе Аурелиано, Аурелиано Второго, а у Аурелиано Первого родятся от семнадцати разных женщин семнадцать сыновей с именем Аурелиано.
«Плодитесь, коровы, жизнь быстротечна», – доносится в романе Маркеса. И герои размножаются, повинуясь серьезнейшему из инстинктов. Сначала они чьи-то дети и внуки, братья и сестры, потом жены или мужья, стоящие на пороге другой реальности – быть бабушками и дедушками, чтобы скоро оказаться пра – пра – пра… Латиноамериканская семья Буэндия наваливается на читателя всей массой своих историй, рождений и смертей, совокуплений и разлук.
Ты забываешь про свое, про гремящие кастрюли личной повседневности, до боли напрягая память, постоянно спрашивая: а помнишь, чем отличается Амаранта Буэндия от Ребеки Буэндия, ты не забыла – память – что у Хосе Аркадио (он сын главного Хосе Аркадио) было мощнейшее мужское достоинство, а просто Аркадио как-то обходился без завораживающего женщин атрибута? Нет, он был – просто обыкновенный. Да, здесь половые органы важнее политического мозга. Никакой порнографии и эротики, просто бурлит влажная энергия жизнепорождения.
Ух, какой сериалище! В него трудно войти – перед тобой пляшут страницы с визгливым бытом затерянного в джунглях местечка Макондо. Рука нащупывает лист бумаги и начинает лихорадочно рисовать генеалогическое древо, иначе рассеются в пустоте все эти яркие образы, подмятые одинаковыми именами. А как трудно в конце! Уже поумирали все главные герои, остались их далекие, не столь динамичные потомки. И мы устаем от последних персонажей романа так, как реальные старушки устают от своих правнуков, уже слабо замечают их. Вроде бы свои, но уже другое время, совсем другое. Пора уходить…
Почему же столь любим роман «Сто лет одиночества»? «Всякая вещь – живая. Надо только суметь разбудить ее душу» (пер. М.И. Былинкиной), – говорит цыган Мелькиадес, рождавший не детей, а идеи, точнее – жгучий интерес к жизни, к чуду ее постоянного обновления. С одной стороны, длинная родовая цепь, история существования одного маленького народа-семьи. С другой стороны, каждое звено цепи обращено к нам неповторимым лицом, индивидуальной судьбой, фантастикой сочетания почти невозможных эпизодов. Это касается и героев, и – что особенно важно – событий.
Талантливого читателя события-мифы будут преследовать до конца дней. Вот в Макондо началась эпидемия бессонницы. Сначала все радовались – усталости нет, а времени заметно прибавилось. Однако отсутствие сна выявило бесконечные возможности забвения. Пришлось на клочках бумаги писать названия и приклеивать к предметам, готовым исчезнуть в бессловесности. «Бог существует», – одно из напоминаний во время навязчивого бодрствования. Вот в Макондо пошел дождь. Он лил четыре года, одиннадцать месяцев и два дня. Смывал дороги, дома, следы цивилизации, барабанил по родовой памяти, неспешно готовил финал. Колумбийца Маркеса всегда интересует механизм зарождения, развития и угасания жизни.
Всегда благодарен Маркесу за образ Аурелиано-полковника. Он не просто главный герой «Одиночества», но отличная зацепка для памяти, способ концентрации воспоминаний. Задумчивый человек, потерявший молодую жену, Аурелиано свою маленькую пустоту понес в политику, сделав ее большой пустотой солдата, генерала, стратега войны. Кто прав – либералы или консерваторы? По Маркесу, все они ошибаются – те, кто променял жизнь на риторику, душу на формулу ненависти, неповторимое движение на помпезный памятник самому себе.
Аурелиано не выдержал, когда на его глазах четверо солдат-консерваторов схватили женщину, укушенную бешеной собакой, и тут же умертвили прикладами. Надо мстить, бороться за правду! Надо бороться? И латиноамериканский Гамлет, уязвленный несовершенством мира, начинает поход против зла. Скоро появится легенда о вездесущем полковнике Аурелиано. Тут и там объявляется под разными именами. Неотразим, неуязвим. Лицо приобрело твердость металла. Без сомнений уничтожает друга и родственника: «Помни, кум, тебя расстреливаю не я, тебя расстреливает революция». Знает, что лучший друг тот, кого нет на свете. Понял, что «заблудился в дебрях одиночества своей необъятной власти», «вывалился в грязи славы». Урсула догадается, что этот сын просто никогда и никого не любил.
Лучше не ставить перед собой масштабных вопросов, не рваться в бой с нечистью и две трети жизни бездумно ломать кровать жарким, вожделеющим телом? Возможно, Маркес, отправляющий Аурелиано куда-то глубоко вниз, ответит «да». Не могу сказать, что согласен с Маркесом, однако повторюсь: благодарен ему.
Полковник Аурелиано – одиночество воина. Хосе Аркадио – одиночество патриарха, создавшего народ и постепенно исчезающего в собственном творческом сумасшествии. Или Аурелиано Второй – одиночество легкого человека, погрязшего в пьяных пирушках. Перед нами роман о ста одиночествах.
Урсула – старшая из женщин в творении Маркеса; живот, домашний ум, неспящие руки расширяющегося рода, и одиночество у нее соответствующее – великой матери. «Все они одинаковы. Вначале растут тихо-мирно, послушные, скромные, кажется, муху не обидят, а как борода полезет, пиши пропало», – знает Урсула о своих мальчиках. Всем нужна, о каждом знает главное, малейшая деталь под контролем верховной бабы… Все норовят обойтись без нее, без труда утаивают судьбоносное, нити родовой совместности часто теряются во тьме… Таков парадокс главной женщины романа, возможно, и женщины вообще. Ей больше ста лет, знаком в доме и окрестностях каждый уголок, но – слепота, которая усиливает одиночество, уже намекает на другие берега: «Мало-помалу Урсула сжималась, усыхала, как чернослив, при жизни превращаясь в крохотную мумию, а в последние, предсмертные месяцы совсем затерялась в ночной рубашке… Бедная прабабушка скончалась от старости… – Я жива! – Видишь, не дышит даже. – Я говорю! – Даже не говорит. Умерла, как сверчок. – И Урсула покорилась явности…»
Урсулы хватает на все и всех. Чем больше она тратит себя, тем дольше длится ее земное существование. Но Маркес хорошо знает и других женщин, превращая роман в игровое пособие по психологии прекрасного пола. Две дочери Урсулы – родная Амаранта и приемная Ребека – присутствуют в мире на иных основаниях: нет стремления расширяться до образа незаменимой жены и многорукой матери, есть невротическое торможение на собственном образе, на желании сохранять трудные, истерические отношения с миром – то бодаться с ним, то закрываться от него.
__.__
Урсула – старшая из женщин в творении Маркеса; живот, домашний ум, неспящие руки расширяющегося рода, и одиночество у нее соответствующее – великой матери. «Все они одинаковы. Вначале растут тихо-мирно, послушные, скромные, кажется, муху не обидят, а как борода полезет, пиши пропало», – знает Урсула о своих мальчиках. Всем нужна, о каждом знает главное, малейшая деталь под контролем верховной бабы…
__.__
Прибыл в селение элегантный итальянец Пьетро Креспи. Тонкий человек, замечательный пианист, ангел почти. Отсутствует местная брутальность, не бьет по сердцу двусмысленная мощь латиноамериканского тела. И началась борьба Амаранты и Ребеки за руку и сердце интеллигента. Борьба началась, да любовь не появилась. Однако борьба такая, что две девицы готовы забыть о причинах и результатах, лишь бы доказать сопернице, кто здесь желаннее и сильнее.
Первый этап битвы остался за Ребекой. Теперь Пьетро влюблен именно в Ребеку. Скоро свадьба! Амаранта готова наточить нож, подсыпать яду, лишь бы, лишь бы… Она яростно медитирует о гибели ненавистного ей союза и добивается результата. Вернулся из дальних стран Хосе Аркадио-младший – не просто в мускулах и татуировках, не только с глобальным мужским достоинством, но с авантюрной историей и даже каннибальским прошлым. Кто теперь итальяшка для Ребеки? Просто «кренделек из сладкого теста в сравнении с этим самцом-громовержцем». Ясно, что бракосочетания с Пьетро Креспо не будет.
Амаранта должна торжествовать. Она и торжествует, к тому же пианист искренне потянулся к сестре былой невесты, уже готов опять войти в семью Буэндия женихом и мужем. Вслед за готовностью подтянулась любовь – все взаимно, все здорово. Но не любовью живет Амаранта – она играет не на пианино, а на особой дисгармонии, питается несчастьем, холя и лелея «шип одинокой страсти». Не будет свадьбы! Пьетро Креспо убьет себя. Амаранта пройдет жизненный путь под удручающим лозунгом: «Изнурительная злоба должна пережить любую смерть».
Милы Маркесу не эти злобные эгоцентристки, а женщины, согласные тратить себя без обещаний и гарантий. «Она никогда не брала плату за услуги. Никогда не отказывала в просьбах, как не отказывала бесчисленным мужчинам, которые шли к ней даже на закате ее бабьего века, не давая ни денег, ни любви и лишь иногда доставляя удовольствие», – такова Пилар Тернера, спокойная к сторонним взглядам и оценкам. Или Петра Котес, чья любовная энергия заряжала природу. Петра сумела дать счастье своему любовнику Аурелиано Второму. Именно то счастье, которое он не получил от жены Фернанды – ханжи и футлярной дамы, «соблюдающей посты не для духа, а для брюха». Что ж, в маркесовском романе вещи поважнее формальной верности и целомудрия.
Почему погибло Макондо? Потому что было живым. Исчезнуть может только то, что дышало, болело и много раз грозило умереть. Когда час конца пришел, миф должен взять свое – отжать годы и века до связной истории, бытовой и фантастической одновременно.
Теперь еще раз прочитайте название нашего романа, оцените его двойственность. И решите сами. Мы спасаемся в качественном мифе от доставучего быта? Или нет никаких шансов на освобождение от повседневности, как не избавиться Хосе Аркадио-старшему от призрака убитого им односельчанина? Миф – могучее искусство, торжествующее над обыденностью? Или миф – всего лишь незащищенный узор на теле громоздкой повседневности?
И последнее. Подустав от всего этого шумного и многословного – все-таки неизбежно чужого, ты понимаешь совершенство собственного одиночества, которое не сможет поймать и присвоить даже самый гениальный роман.
ЦИТАТЫ
♦ За обеденным столом можно любить так же, как в постели.
♦ Единственно действенный способ борьбы — это насилие.
♦ Гораздо легче начать войну, чем кончить ее.
♦ Ибо прошлое разрушалось бесконечно, поглощая само себя, готовое каждое мгновение кончиться совсем, но так никогда и не кончая кончаться.
♦ Всю свою жизнь она коротала так, словно за окнами неистовствует проливной ливень.
♦ Она объявила бессрочный траур — без покойника, но по пустым надеждам.
♦ Любовники очутились в безлюдном мире, единственной и вечной реальностью в нем была любовь.
♦ У любви в минуты пресыщения гораздо больше неиспользованных возможностей, чем у желания.
♦ Минута примирения стоит больше закадычной дружбы.
♦ Дивное свойство — способность думать о прошлых радостях без горечи и раскаяния.
