Поздний возраст располагает к элегическим воспоминаниям, к обзору всей дальней жизни, к осторожным ожиданиям, что кто-то заметит твой срок и с сочувствием посчитает твои шаги на земле.
Поскольку Виктор Гаврилович перед каждой круглой датой отстает от меня на два года, у меня всегда есть время приготовиться к поздравлению народного артиста и какие-то приятные для него слова сочинить. Но нынче я запоздал из-за того, что Захарченко неутомимо работает, дирижирует, репетирует, вылетает в Москву на Общественные советы при Министерстве культуры, заседает с Народным фронтом, радует концертами Кубанского казачьего хора в Давосе, Средней Азии, на инвестиционном форуме в Сочи… И тем навевает мне мнение, что он в возрасте отстал от меня безнадежно и потому никакого его золотого юбилея я не жду совершенно, забываю о нем вовсе.
Но вдруг по дороге из Новосибирска, откуда я возвращался в Краснодар, музыканты заговорили о его скорой дате. Дело было в поезде Новосибирск – Адлер, я раскрыл толстую тетрадку и стал кривыми поздравительными строчками приближаться к мартовскому вечеру в театральном зале. Вскоре подоспела станция Барабинск. А там недалеко уже и до Куйбышева (до 1935 года – Каинск. – Прим. ред.). И так меня согрело то, что мой давнишний кубанский знакомец, с которым я часто вижусь в Краснодаре, бывал здесь и сплетал свою музыкальную судьбу.
В Куйбышеве (мне ближе Каинск) Виктор Гаврилович преподавал в музыкальном училище, там же родилась у него дочь Наташа. В болотистых деревнях Северного и Кыштовского районов Новосибирской области записывал свои первые народные песни. Когда же в 1974 году он вернулся из Новосибирска на Кубань принимать в свои руки народный хор, я уже вовсю выкликал в станицах и в Краснодаре последних щирых казаков, выпытывал «старовыну», чтобы потом сочинять о Екатеринодаре роман. Я каждый раз в Новосибирске и на станции Барабинск вспоминаю Захарченко: давно знаменитый на весь белый свет кубанец начинал учиться хормейстерскому искусству здесь, на берегу Оби.
«Сибирь оставила в моей душе добрый и чистый след. Я там чувствовал себя прекрасно: сибирские метели, сосны в снегу. Бревенчатые избы без всяких замков, дворы без заборов, крынка молока и хлеб на лавочке у дома – для прохожих… А какие люди в Сибири! Сколько раз потом был я там с Кубанским казачьим хором!» – делился со мною воспоминаниями Виктор Гаврилович.
Он потом и писателей сибирских полюбил, как братьев, – Василия Шукшина и Валентина Распутина. С последним даже подружился.
Тут и пора сказать, что народный талант держится глубокими корнями, слава в народе расцветает на родниковых водах, идея творчества нитью вытягивается верностью вековым традициям, поклоном судьбе народа до самой земли.
«Первая моя консерватория – народная песня. Мы пели всюду – не только на гулянках, но и дома, в поле. Сидят женщины с лопатами, убирают буряки и поют», – рассказывал мне как-то Захарченко.
И вот еще одно его воспоминание: «В шестом классе мама купила бычка и сказала: «Вот вырастим бычка, продадим и купим тебе гармонь. И я каждый день пас бычка, мечтая о своей первой гармони».
Мама Виктора Захарченко - Наталья Алексеевна
Как эта благотворная бедность знакома всем, кто рос после войны!
Никакая потом слава, никакой блеск чужих заморских городов не застят нежную степь, тихий кроткий быт во дворе, никакие чужие и наши знаменитости, государственные мужи не заслонят образы матушки, сестренок и братишек, соседей в станице Дядьковской и тети Мани, которая после разлуки в первые же минуты спела молодому руководителю казачьего хора длинную «ридну писню»:
«Ой там на гори, ой там на крути, там сыдила пара голубив».
По прибытии на Кубань из сибирской чалдонской дали у Захарченко обострилось давнишнее желание, выраженное в забытом дневничке – «Моя главная идея – Кубанский народный хор», возбудилось как веление судьбы, как назначенный долг.
Он возглавил хор в день Пресвятой Богородицы. И это знамение, и кое-что другое, сокровенно закрытое в душе, предвосхищало, что в некогда прерванный исторический хор пришел человек неслучайный.
А начинать было непросто. Краевое начальство желало иметь «свой хор» и сразу же стало контролировать репертуар и всю идейную основу. А в советском обществе к Пасхе газеты писали о религии как об «опиуме для народа», в книжках черными словами упоминалось казачество, историю хора никто писать и не думал, и даже позднее, когда Кубанский казачий хор звенел по всему миру, власть отмечала его 50-летие в ту пору, когда ему исполнялось 185!
О церковных мелодиях, песнопениях в Донском монастыре в присутствии Святейшего Патриарха Алексия II, о духовном покровительстве Кубанской епархии нечего было и мечтать. Но все-таки старинные народные песни притянули в залы тысячи зрителей. Родные предания взошли в казачьих мелодиях и словах. На каждом концерте с горизонта истории всходила заветная народная душа.
Заслуга Виктора Гавриловича Захарченко и аура восхищения хором – в прославлении родства после жестоких оскорблений великой русской истории и казачьей – в частности. Не знаю, есть ли еще хормейстеры, режиссеры, которые так тщательно читали бы русские книги, статьи, беседы, как это делает Виктор Захарченко. Изо дня в день, из года в год. Все тонкости, глубины, тяжкие противоречия текущих и допотопных страстей русского общества ему известны. За них он болеет, переживает. И эта боль отражается во многих его песнях.
«На концерты нашего хора, – говорит Захарченко, – люди идут врозь, а уходят из зала единым народом».
Русский мир родственно соединяется, и это особенно чувствуется в Москве.
Да, в большой шумной растерзанной суетой и «международными связями» Москве особенно приметна ментальность хора Захарченко в редкие появления на сцене Кремлевского дворца. «Хор Захарченко приехал!» – не раз текла по столице радостная весть. И афиши на видных щитах и у входа в метро обещают родную встречу с нарядными голосистыми казаками и казачками.
На концерт обязательно придут тоскующие по старине писатели, музыканты, занемогшие душой от многолетнего жития в каменной тесноте провинциалы, то есть все, кто больно чувствует исчезающую год за годом среду обитания, сполна когда-то дарованную дедам и прадедам.
Душа хочет возрождения преданий хотя бы на один вечер. И вот стекаются к зубчатым стенам Кремля в просторный холл и затем в немереный зал какие-то очень похожие предвкушением забытого домашнего русского счастья, готовностью к воспоминаниям о щемящих напевах зрители-слушатели. Многие давно не виделись, узнают друг друга и замирают все вместе одним ладом, когда раскрывается занавес и во всю ширину сцены властно простирается красивая строчка КУБАНСКИЙ КАЗАЧИЙ ХОР. Я, слушавший хор много-много раз дома, на концерте в сердце столицы, в Кремле наполнялся слезами отрады и гордости. Весь десятитысячный зал прихожих – как родня. О том же говорили сидевшие рядом со мной писатели Валентин Распутин и Владимир Крупин. А Василий Белов признался: «Я был на концерте Кубанского казачьего хора и чуть было ни разрыдался.
Как к родному очагу приступали старческим шагом последние беженцы Гражданской войны, русские и казаки в дни концертов хора в Австралии, во Франции, Югославии, Америке. И неспроста хор бережет в своем репертуаре песню авторства Захарченко на слова казака станицы Старокорсунской, умершего в Бразилии: «Боже Всесильный, дай мени крылья, я на Кубань, як орэл, полетю». Если бы старинная народная душа так же щемяще воскресала в современной музыке, литературе, архитектуре, в хранении и пропаганде исторического наследия, в книгоиздательском деле, в управлении сегодняшним обществом, как в песенном вздохе и размахе Кубанского казачьего хора, по-другому обернулась бы наша текущая и будущая русская жизнь. Будем надеяться на это.
Кстати, после юбилейных концертов у себя дома, затем в Москве, Петербурге, Минске опять пустится Кубанский казачий хор гастролировать по дальним городам и весям России, да по заграничным землям.
И я все чаще жалею, что не воспользовался чувством дружбы Виктора Захарченко ко мне и не поездил вдоволь вместе с хором повсюду. Что-то неведомое, но нужное мне не обрел я, упустил, потерял.
Вздыхаю уже напрасно, но все же вздыхаю, а порою даже ласково надеюсь, что, если повезет Виктор Гаврилович свой хор в мой Новосибирск, на берег широкой Оби, то пусть возьмет меня с собой, и там я особо поздравлю его, «бывшего сибиряка», с 80-летием на своей улице Озерной у дома № 4 , где я так же, как и он в Дядьковской, рос без отца и откуда уехал на Кубань навсегда.
Поезд Новосибирск – Адлер прибыл вовремя на станцию Краснодар. Успею обнять Виктора Гавриловича перед торжественным вечером.
