Роман «Наш маленький Париж» прячется в скромных обложках, не поражает воображение большими тиражами. Его будто и нет, настолько современный мир спокойно отказывается от литературы, умеет обходиться без нее. Однако еще древнеегипетские мудрецы знали: писцы, создатели надписей и творцы сюжетов обыграют даже строителей пирамид. Потому что время обязательно уничтожит самые гигантские сооружения, лишь невесомые конструкции из важных и сильных слов способны выстоять перед ветрами разных эпох.
Мы еще не слишком ясно понимаем, что подарил нам Виктор Лихоносов, превратив город Екатеринодар и Кубань в художественный мир, в словесную глубину времени, в явление красоты и памяти. Благодаря Лихоносову появляется и всегда открыта не ограниченная возрастом школа: старый город не просто шуршит страницами, он учит любви к ушедшему, сообщает о нашем неизбежном уходе, советует оберегать себя от модернизаций и прагматики, уметь останавливаться. Вот здесь и на соседнем квартале – для созерцания, для благодарности предкам, для хотя бы минутного исхода из суеты. «А без Лихоносова и его книги мы этого совсем не умеем?» Умеем и можем, вот только по-настоящему большое произведение всегда укрепляет платформу нашего движения к красоте. И если на платформе располагается городской сюжет, улицы и площади малой родины, движение становится особенно ценным.
У Краснодара есть свой роман – это знак навсегда состоявшегося строительства. Это спасенный словом от разрушений исторический город! Как, например, Москва, Санкт-Петербург, Дублин, Нью-Йорк, Прага. Мы – в этом ряду.
Лихоносов был не модным человеком. Он всегда защищал старинное, сердечное, душевное. Особенно защищал, когда живое переходило из настоящего в прошлое, просило о защите в доброй памяти. Настороженно относился к профессорам. Не жаловал литературных критиков. Не доверял чиновникам, не верил в искренность официальных лиц. Он понимал, как неизбежно, с фатальной очевидностью разрастается символическая фигура фарисея – лицемера, знающего, что и когда правильно, напоказ говорить, без всякой необходимости чувствовать и сопереживать. В торжестве массовой культуры чувствовал все возрастающий холод постановочных, проектных событий, власть низших эмоций. И, соответственно, примитивного, усеченного, полного спецэффектов языка.
Виктор Лихоносов никогда не был современным писателем, даже в 70-е годы. При всей условности сопоставлений все им написанное ближе к «Опытам» Монтеня, к «Опавшим листьям» Василия Розанова и ветхозаветной «Книге Экклезиаста», чем к советской или постсоветской литературам. Неспешная мысль и слово о людском уделе важнее знойных сюжетов, лихо пересказываемых историй. Не только в «Записках перед сном», но и в первом рассказе «Брянские», в повести «Люблю тебя светло», в «Таманской прозе». Да и в главном лихоносовском романе образы домов, улиц, тихие размышления о добре и зле, скорбь об исчезающем мире не менее интересны, чем судьбы героев.
Мастерство насыщенной смыслом паузы отличают Лихоносова от писателей нового века. В беседах со студентами Виктор Иванович просил молодых вести дневники и записные книжки, сочинять письма, не бояться любить и говорить о своей любви, быть не защищенно светлыми, открытыми для мира, который действительно есть. Автор «Нашего маленького Парижа» из тех классических людей, для которых мир, история, Бог, прошлое и настоящее существуют на самом деле. «А разве бывает иначе?» Еще как! Словесность последних десятилетий перенасыщена неверием в простую ценность жизни, нерушимость ее законов. Читаешь Быкова или Пелевина, Сорокина или даже Водолазкина, везде – нервное напряжение автора: вот перестанешь ты фантазировать, прекратишь сочинять, и накроет нас пустота, исчезнут города, погаснет солнце.
Виктор Лихоносов – совсем другой. С «непоказным умилением», с ощущением неловкости «на улице литературы», с желанием «волшебства» – сделать «простых людей великими», сохранить их растворившееся в иных годах бытие. Он пишет из чувства благодарности – Борису Зайцеву, Юрию Казакову, Юрию Домбровскому, Александру Твардовскому. За то, что поверили в него. Всегда славил своего главного учителя, и этим сразу показывал место прозы и поэзии в судьбе человека: «Бунин растил меня по-другому, глубже, жизненнее – прежде всего фактом своего художественного русского существования, горькой своей судьбой изгнанника и необыкновенно тонким ощущением красоты, печали и хрупкости человеческого века и всего земного».
Лука Костогрыз и Василий Попсуйшапка, Петр Толстопят и его жена Юлия Игнатьевна рождены верностью формальному бунинскому поражению и его неформальной победе. Поражение – в утрате Родины, в катастрофе дворянства и традиционного уклада, победа – в служении русской литературе, в защите обыкновенной, не идейной человечности. А еще в сохранении веры в прозрачность и силу национального языка. Именно он (требующий постоянной работы над собой) – мост между Русской империей, Советским государством и тем, что строится сейчас.
Кстати, ошибаются те, кто считают Лихоносова тихим, мягким, почти незаметным. Когда он шел по главной в Краснодаре улице Красной – в потрепанной куртке, со старой сумкой, с озаренным думой лицом… Страшно было окликнуть его приветствием, прервать внутреннее движение! Он всегда разделял свое и чужое, понимал их несовместимость: «Нету прощения всем, кто разрушил Империю, кто прозевал ее, проспал, прохмыкал в кустах. Если продолжится история, это поколение, проигравшее страну, будут по справедливости называть ничтожным». Возможно, истинный творец литературы – именно тихий, ушедший от кланов человек. Его не сдвинешь предложениями об эффективном, контрактом застрахованном письме. Не заставишь петь в хоре согласных с очередным витком исторических версий и интерпретаций.
«Холодная Кубань, какая-то чужая, далекая, даже не русская», – записано Виктором Лихоносовым в 1956 году, в год прибытия в Краснодар и поступления в наш пединститут. «Да что ж мне, сибиряку, досталась такая доля: почти в одиночестве защищать кубанскую старину?» – это слова Виктора Ивановича в 2009 году. Между двумя почти скорбными строчками – абсолютно волевая жизнь по сохранению города и прославлению Кубанской земли.
В 2017 году я был в Иркутске на литературном форуме «Золотой витязь». Владимир Крупин, Виктор Потанин, другие мастера словесности спрашивали меня только о Викторе Лихоносове, без всякого гротеска признавали его первенство, особое место в истории русской прозы. Иркутск поразил меня почитанием своих писателей – Александра Вампилова и особенно Валентина Распутина. Был сильно удивлен и даже озадачен, ведь это почитание приближалось к религиозному. Нет, дело не в стандартных для праздника преувеличениях, в торжестве пафоса над обыденностью. Знание произведений Распутина и Вампилова было каким-то повсеместным, способным шокировать слиянием литературы и жизни, сюжетов текста и повседневности. Сибиряки не скрывали, что сделанное их гениальными земляками – это словесный город праведности, построенный навсегда.
Виктор Лихоносов не только говорил о «святой литературе». Он делал ее. Совершенная жизнь его прозы в нас будет лучшим памятником писателю.
