История центра началась более двух с половиной веков назад, когда по указу Екатерины II был создан Императорский Московский Воспитательный дом. Это было и медицинское, и педагогическое учреждение. Там начали накапливать опыт выхаживания недоношенных младенцев. Когда не хватало кормилиц, искали способы искусственного вскармливания… В 1918 году Воспитательный дом превращается в Дом охраны младенцев, в нем работает замечательный российский педиатр Георгий Сперанский — теоретик советской системы охраны здоровья детей. В 1922 году на основе Дома охраны младенцев создается Государственный научный институт охраны материнства и младенчества. В 1940 году он трансформируется в НИИ педиатрии. В 1998 году объединяется с Институтом гигиены детей и подростков в Научный центр здоровья. Сегодня в его составе три института — НИИ педиатрии, НИИ профилактической педиатрии и восстановительного лечения, а также НИИ гигиены детей и подростков. Работают круглосуточный (370 коек) и дневной (140 коек) стационары, действуют консультативно-диагностическое, реабилитационное и учебное подразделения, оснащенные современным научным и медицинским оборудованием. Директор этого центра главный педиатр страны Александр Баранов считает, что педиатрия — это прежде всего профилактика.
— Почему именно профилактику вы здесь ставите на первое место?
— Потому что она и должна быть на первом месте. Задача ведь — сделать все возможное, чтобы ребенок не пополнил ряды детей, которым требуются высокие медтехнологии. Но здесь возникает противоречие: как врач я обязан заниматься профилактикой детских болезней, а как директор заинтересован в том, чтобы наш центр получал из бюджета как можно больше денег на лечение по высоким медтехнологиям. В общем, профилактика, к сожалению, не является приоритетным направлением для руководителя любого медучреждения.
— А что надо сделать, чтобы она стала приоритетным направлением?
— Необходима четкая государственная политика. Скажем, действовала программа «Дети России». По инициативе Союза педиатров, который я возглавляю, в структуре этой программы была разработана профилактическая подпрограмма «Здоровый ребенок», призванная сохранить здоровье матери, снизить младенческую смертность и заболеваемость детей. К сожалению, она финансировалась чрезвычайно плохо и, просуществовав шесть лет, в прошлом году завершилась. Когда-то была и программа планирования семьи, направленная на профилактику абортов. Ее закрыла лет десять назад Госдума, хотя все страны, достигшие выдающихся успехов в снижении младенческой и материнской смертности, двигались именно в этом направлении. Акушеры говорят, что в Москве зарегистрировано несколько сот частных гинекологических клиник, процветающих только за счет абортов, проводимых чуть ли не в подвалах. Мы упустили профилактику абортов. Упустили профилактику бесплодия. Колоссальные деньги тратим на высокие технологии по оперированию пороков развития, хотя существует очень эффективная программа по профилактике этих пороков. Еще в советские времена мы проводили эксперимент в Белоруссии: беременные женщины получали фолиевую кислоту (это признанный во всем мире метод профилактики врожденных пороков сердца и вообще пороков развития) — и количество этих пороков сокращалось в три раза.
— Профилактику детских заболеваний можно ввести в законодательное русло?
— Это просто необходимо. Лет восемь назад мы предложили принять закон «Об охране здоровья детей». Я создал лабораторию по правам ребенка, и она разработала концепцию этого закона. Провести его через Госдуму пока не удается.
— Почему?
— Юристы считают, что охрана здоровья детей предусмотрена уже существующими законами. Это не так. Многие проблемы охраны детского здоровья в этих законах не отражены.
— В каких реформах нуждается педиатрия?
— Серьезного реформирования требует подготовка детских врачей. У них неплохая теоретическая база, но практические навыки отсутствуют. На Западе — наоборот: их врачи по части теории уступают нашим, а в практическом плане превосходят. Здесь ведь многое решает медоборудование. В США, например, на него тратится в 30 раз больше, чем в России. Конечно, врач на селе, не имея современных технологий, уступает врачу в городе. Но с точки зрения профилактики… Почему в 70-х годах ВОЗ признал нашу систему первичной медико-санитарной помощи населению лучшей в мире? Потому что она была профилактической и при небольших затратах давала высокий эффект.
— Каков, на ваш взгляд, уровень детского здравоохранения в России?
— Если сравнивать с уровнем российского здравоохранения в целом, то педиатрия, несомненно, находится в лидерах. Есть ряд критериев, по которым можно судить о состоянии здравоохранения в стране. Один из таких критериев — младенческая смертность, которая считается барометром социального благополучия общества. Последние двадцать лет, особенно в 90-е годы, общая смертность населения росла галопирующими темпами, но даже в тот период младенческая смертность у нас снижалась. Это единственный показатель в здравоохранении, имевший благоприятную тенденцию.
— Младенческая — это до какого возраста?
— До года. А детская — до 17 лет. В 70-х годах уровень младенческой смертности в СССР и западных странах был примерно одинаков, в 80-х в СССР он вырос. А за последние два десятилетия у нас снизился в три раза. Примерно в 50 регионах России этот уровень вполне сопоставим с европейским.
— А европейский каков?
— Четыре-пять умерших на тысячу родившихся. От этого уровня у нас отстают, пожалуй, Северный Кавказ и Сибирь.
— Вы получили премию правительства за научное обоснование, разработку и внедрение системы мероприятий по снижению детской смертности. Что это были за мероприятия?
— Свои первые научные работы я написал именно по младенческой смертности. Я учился в аспирантуре Казанского мединститута, когда мне дали тему: «Младенческая смертность в сельской местности Татарской АССР». С тех пор я погрузился в эту тему. И когда в 1987 году меня пригласили на работу в Минздрав СССР в качестве заместителя министра, передо мной была поставлена задача снизить в стране младенческую смертность. Анализ системы медпомощи, проведенный нами, показал, что в борьбе с младенческой смертностью не учитываются региональные отличия.
— В каких-то регионах новорожденные умирают чаще?
— Да. Это и север, где свирепствуют респираторные, простудные заболевания. Это и юг, где часто случаются кишечные инфекции. А система медицинских мер не учитывала различий между, например, Белоруссией и Туркменией. Количество акушеров-гинекологов и педиатров на тысячу населения — оно рассчитывалось на общее число населения, а не с учетом рождаемости. Лекарства и медтехника распределялись точно так же. Мы поняли, что меры должны быть дифференцированы с учетом структуры, уровня и основных причин смертности. Когда мы разработали дифференцированную систему медпомощи по всем регионам, нам за три года удалось снизить младенческую смертность в стране на 20 процентов. Эта система действует сегодня не только в России, но и на всем постсоветском пространстве. Вообще, мы считаем, что нынешний, относительно невысокий уровень младенческой смертности — это заслуга той системы охраны здоровья матери и ребенка, которая была создана в советские времена.
— Вы вспомнили советские времена. Как в сравнении с ними выглядят сегодняшние параметры физического развития детей?
— Они хуже, чем в 60 — 80-е годы. Сила кистей недостаточна, жизненная емкость легких ниже примерно на 17 — 20 процентов.
— Почему в прежнюю пору дети были крепче, выносливее, здоровее?
— Образ жизни был другой.
— Более активный?
— Да. А нынешние дети предпочитают компьютер подвижным играм.
— Но социальные условия в советские годы были хуже. Взять хотя бы питание…
— Социальные условия сегодня в чем-то лучше, а насчет питания я бы с вами не согласился. Это ведь, как говорит главный санитарный врач страны, «сорное питание» — бутерброды, калорийные напитки… Тучных детей куда больше, чем раньше. Как, впрочем, и слишком худых. Сегодня чуть ли не 30 процентов мальчиков и девочек имеют избыточную массу тела, а около 20 процентов — недостаточную. Школьное питание требует совершенствования. В советские времена его качество было не особенно высоким, но почти в каждой школе детям давали горячее. Потом оно исчезло, возобладала буфетная продукция, и это плохо. В настоящее время ситуация стала меняться к лучшему.
— Кто сегодня идет в педиатрию? Это престижная специализация?
— Несколько лет назад в Первом Московском мединституте (сейчас это Первый Московский государственный медицинский университет имени И. Сеченова) создали педиатрический факультет. Конкурс там — примерно 170 человек на одно место. Факультет работает в основном на базе нашего центра. А в самом университете я возглавляю кафедру детских болезней. Мне нравятся студенты. Они знают иностранные языки. Интересуются новыми технологиями. Но, к сожалению, многие потом уходят из детской медицины, потому что зарплата низкая.
— Сколько зарабатывает врач-педиатр?
— В среднем 20 тысяч рублей. А врач-педиатр школы и дошкольного учреждения — менее 10 тысяч. Как на эти деньги прокормить семью? Поэтому немало молодых людей, поступив в ординатуру, через полгода уходят из нее по семейным обстоятельствам.
— В вашем центре зарплата выше?
— Да. Средняя — 35 тысяч рублей. Некоторые специалисты, те, которые работают в системе высоких медицинских технологий, получают вполне прилично — иног-да до 100 тысяч в месяц. Есть известная закономерность: если государство тратит на здравоохранение менее 5 процентов ВВП, то здравоохранение деградирует.
— А в России сколько тратится?
— Примерно 3,8 процента. Тогда как во многих странах на здравоохранение тратят 10 и более процентов ВВП.
— Дети — трудные пациенты?
— Дети — очень благодарные пациенты. Почему я пошел в педиатрию? Отец у меня был медфельдшером на селе, и я видел, как приходит ребенок совсем больной, и буквально через два-три дня он при правильном лечении становится здоровым. У взрослых такого нет. Взрослые, как правило, хроники. Увидеть эффективность лечения у взрослого очень сложно, а у ребенка легко. Он сегодня фактически на краю пропасти, а завтра — уже здоров.
— Ребенку трудно объяснить, почему надо пить горькое лекарство, принимать те или иные процедуры.
— Труднее всего это объяснить его родителям. Выписывая ребенка из стационара, мы даем какие-то рекомендации, а через полгода этот ребенок к нам возвращается. Потому что большинство родителей наши рекомендации не выполняют.
— Какое из детских заболеваний сегодня является наиболее распространенным?
— Как и прежде — респираторные инфекции. Из острых — инфекционные, хотя их число значительно сократилось вследствие расширения нацио-нального календаря профилактических прививок. Что касается хронической патологии у детей, то это аллергия, неврология, нарушение опорно-двигательного аппарата, болезни органов пищеварения и целый ряд других заболеваний. Идет омоложение хронических болезней. Если язвенную болезнь желудка мы раньше считали уделом взрослого населения, то сегодня она часто наблюдается у детей.
— Это связано с образом жизни, семейным укладом?
— Несомненно.
— В какой мере социальные факторы влияют на здоровье детей?
— Примерно на 80 процентов. И только на 20 — генетика. В последние годы мы стали выявлять заболевания, которых раньше не знали — они проходили под маской других. Диагностика стала более совершенной, и благодаря ей зарегистрировано уже около 6 тысяч редких заболеваний. Их лечение, как правило, требует больших денег. Существует заместительная терапия, но она — пожизненная. При некоторых заболеваниях необходимо тратить до 500 тысяч долларов в год, чтобы сохранить жизнь. И перед врачом, государством встает нравственная проблема: либо эти колоссальные деньги направить на ликвидацию более распространенных заболеваний, либо лечить всю жизнь одного-двух человек.
— Лечение в вашем центре доступно детям из малообеспеченных семей?
— Оно бесплатное. И поэтому доступно всем.
