— Скажите, почему «президент России», а не «президент Российской Федерации»? Если это протокольное мероприятие, то должность Путина, вероятно, должна прозвучать так, как она называется официально.
— Дело в том, что в Конституции написано: «Российская Федерация (Россия)». Стало быть, нет никакого противоречия между конституционным названием нашей страны и тем, как я ее именую, объявляя выход президента. Ведь если до конца следовать официальным регалиям, то надо объявлять: «Президент Российской Федерации, Верховный главнокомандующий Вооруженными силами России…» Очень длинно получится. Поэтому пошли на сокращение.
— Текст, который вы произносите, кем-то утвержден?
— Да, конечно.
— «Верховный главнокомандующий» раз и навсегда исключен из этого текста?
— «Верховный главнокомандующий» — это только если с военными встреча.
— Однажды, когда президентом был сменивший Путина Медведев, с вами произошел казус, который многим запомнился. В тот момент, когда Дмитрий Анатольевич выходил к трибуне, чтобы выступить с речью, на весь зал прозвучало: «Президент России Вла… Дмитрий Анатольевич Медведев!» Как вы могли так оговориться?
— Рефлекс. Четыре года подряд произносить одно имя и вдруг переключиться на другое…
— «Комсомольская правда» тогда вышла с заголовком: «Диктору больше не наливать!»
— Не понимаю, почему этот казус доставил журналистам такую радость. Ну, чуть-чуть оговорился человек, с кем не бывает. — А Медведев на вас не обиделся?
— Нет. У него с чувством юмора все в порядке. А вообще, когда Медведев сменил Путина, я Дмитрия Анатольевича сначала по бумажке объявлял, чтобы не оговориться. Мне в Кремле ребята шутя говорили: «Ты только Медведева Путиным не назови». Ну вот и дошутились. Привычка — страшная сила. Какие-то слова ты произносишь просто подсознательно. Когда я на «Авторадио» работал, там произошел потрясающий случай. Сидит диктор, через минуту ему выходить в прямой эфир. Я ему говорю: «Сейчас пойдет песня Бернеса «Шаланды, полные кефали». Только ты, упаси тебя бог, не скажи «фекалий». Он включает микрофон и говорит: «Марк Бернес поет песню «Шаланды, полные фекалий». Идет песня. Пока она звучит, я ему говорю: «Когда закончится, скажи: «Марк Бернес исполнил песню…» И назови ее правильно. Песня кончается, он говорит: «В исполнении Марка Бернеса прозвучала песня…» — и повторяется то же самое. Рефлекс!
— Вы объявляете выход не только российских официальных лиц, но и иностранных гостей. А у них бывают такие имена, что язык сломать можно. Как вам тут удается не ошибаться?
— Я накануне репетирую. Помню, мне предстояло объявить: «Посол Гватемалы в России Артуро Ромео Дуарте Ортис». Я думал, что никогда в жизни не выговорю это.
— Перед выходом президента, когда двери открываются, вы где-то там рядом с ним находитесь?
— Нет. Дверь чуть-чуть приоткрыта. В ней оставлена маленькая щелочка. В эту щелочку я и смотрю.
— Вы видите, что президент приближается к створу дверей, и в этот момент произносите свой текст?
— Нет, жду команды. Ведь мало ли что. Вдруг он у двери с кем-то задержится.
— Вы давно работаете диктором протокольных мероприятий?
— С первой инаугурации Путина. Позвонили, сказали: «Предлагаем вам провести инаугурацию».
— Речь шла о разовом мероприятии?
— О разовом. А сейчас — вручение орденов и медалей, вручение верительных грамот, подписание договоров с иностранцами… Плюс многие встречи, которые происходят на выездах. Словом, всюду, где нужно объявлять.
— Эта работа накладывает на вас какие-то ограничения?
— Абсолютно никаких.
— Когда вы требуетесь, вас вызывают?
— Именно так.
— Вы не можете, не спросив разрешения, отлучиться из Москвы, куда-то уехать по своим делам?
— Я могу уехать, если на ближайшее время никаких протокольных мероприятий не запланировано.
— А вдруг что-нибудь экстренное?
— На экстренный случай есть мой коллега Евгений Кочергин. Он когда-то работал диктором на ЦТ, вел программу «Время». Если что — он меня выручает. Мы договорились с ним об этом.
— Вы лично знакомы с Путиным и Медведевым?
— Конечно. С Медведевым я познакомился еще тогда, когда он был заместителем главы администрации.
— А беседовать с тем и другим вам приходилось?
— Беседовать — нет. Я президенту вопросов не задаю, в разговор, если не просят, не вступаю. Мы здороваемся — и все.
— Когда вы объявляете выход главы государства, вам позволено интонационно варьировать текст или тут тоже жесткий стандарт?
— В выборе интонации я абсолютно свободен. Если встреча с военными, я говорю очень твердо, отрывисто: «Президент России… Верховный главнокомандующий… Владимир… Владимирович… Путин!» Но на официальном обеде, где все сидят, я то же самое скажу мягче. Или, допустим, президент встречается с молодежью…
— Тут надо теплее?
— Конечно, теплее. Чего пугать-то?
— А как вас нашли? Откуда в Кремле узнали, что вы обладаете таким голосом?
— Мой голос давно на слуху. С 1968 года я вел праздничные демонстрации 1 Мая и 7 ноября. «Да здравствует 1 Мая!»… и так далее. Я работал в паре с Юрием Борисовичем Левитаном. Читали лозунги и призывы ЦК КПСС. Мы это все раскладывали на два голоса.
— Ну хорошо, а Левитан-то как узнал о ваших способностях?
— Очень просто. Когда по радио шли репортажи с Красной площади о демонстрации трудящихся, ЮрБор (так ласково все дикторы называли Левитана) с Ольгой Сергеевной Высоцкой комментировали происходящее на площади из студии в ГУМе. Но в это же время для демонстрантов шла фонограмма с маршами и песнями, где они на маршах читали призывы и лозунги. Я записывал их голоса, а потом мы подкладывали музыку. В общем, я делал музыкально-текстовое оформление. Запись проходила в Доме звукозаписи на улице Качалова. И вот однажды я позволил себе сделать замечание: «Юрий Борисович, мне кажется, в этом месте вы напрасно паузу сделали. Это ведь одна мысль, а вы ее чуть-чуть разорвали, давайте попробуем соединить». Он говорит: «Ты меня все учишь, учишь? Иди-ка прочитай сам, а я тебя послушаю». Я согласился. Подошел к микрофону, стал читать. Прочитал блок, в котором было три лозунга. Он зовет меня и говорит: «Запомни, с этого времени и по день моей смерти на Красной площади я буду читать только с тобой, больше ни с кем». И он ни разу не отказался от этих своих слов. Ни разу!
— Но он же не мог доверить вам микрофон. Кому вещать на Красной площади — это, сами понимаете, было не его дело.
— Разумеется. Я сразу сказал: «Вы шутите, Юрий Борисович? Дикторов, ведущих демонстрации, МГК партии утверждает». Он говорит: «За это не волнуйся». И устроил мне прослушивание. Собрались большие партийные начальники, ответственные за это дело, и Левитан сказал: «Вот есть актер с хорошим голосом, давайте его послушаем, может быть, он нам подойдет». Они послушали и сказали: «А что, голос молодой, звонкий… Давайте в пару к вам». И утвердили. С тех пор мы с ним вместе и работали.
— Многие говорят, что ваш голос похож на голос Юрия Левитана.
— Мне лестно это слышать. Однажды мы вместе с Юрием Борисовичем вели репортаж с праздничной демонстрации на Красной площади. Когда она закончилась, к нам с верхней трибуны Мавзолея спустился Брежнев. Увидел Левитана, поздоровался и говорит: «Сегодня так хорошо все прошло, что я даже не выдержал, прослезился». Повернулся ко мне: «Здравствуйте, Женя!» Я ответил: «Здравствуйте, Леонид Осипович!» Возникла пауза. Я вижу, как первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин машет мне кулаком. Ну все, думаю, моя карьера на этом закончилась. Страшная была пауза. Наконец Брежнев нашел что ответить: «Вы, Женя, должны знать, что Леонид Осипович — это Утесов, а я — Леонид Ильич». Тут уже все рассмеялись, и это меня спасло. Мне потом Левитан говорит: «Ты что, с ума сошел?» Я говорю: «Сам не знаю, Юрий Борисович, как это вырвалось». Вот такие были времена.
— У вас актерское образование?
— Да. Я увлекся театром, когда мне было девять лет. Начинал в ДК имени Зуева. Там была молодежная театральная студия. Руководил ею Владимир Владимирович Книппер, племянник Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой. И он решил при студии создать детский сатирический театр «Еж». Стал набирать ребят из соседних школ, а я жил на Лесной улице, рядышком. Меня взяли, и я играл там все главные роли. А когда мне исполнилось шестнадцать лет, Книппер привел меня к Наталье Ильиничне Сац. Она только что вернулась из горьковской ссылки и была художественным руководителем детского отдела Всероссийского гастрольно-концертного объединения, переименованного позже в Москонцерт. Привел и говорит: «Наталья Ильинична, я очень хочу, чтобы вы послушали этого мальчика». Она командует: «Мальчик, читай!» Я прочитал. Она говорит: «Я беру его». И взяла меня в детский отдел. В моей трудовой книжке так и записано: «Артист детского отдела». То есть даже образования не было, а уже артист.
— Актерское образование вы все-таки получили или нет?
— Получил. Там же, у Натальи Ильиничны Сац. Она захотела создать детский музыкальный театр — тот самый, впоследствии знаменитый. И ей нужны были молодые кадры. Так появилась студия, где мы занимались актерским мастерством, сценической речью, вокалом… У нас были также классический танец, характерный танец, фортепьяно… В этой студии мне поставили правильное дыхание и голос. А высшее образование у меня — режиссерское. Я закончил ГИТИС. На курсе со мной учились Женя Петросян, Гена Белов, Вадик Мулерман, а на параллельном — Алла Борисовна. Всю жизнь я работал на радио. Мне выпало счастье делать радиопостановки с Анатолием Эфросом, Саввой Кулишом, Станиславом Любшиным, Анатолием Васильевым, Алексеем Баталовым… Когда упразднили Всесоюзное радио, я оказался на «Радио-1», был там генеральным директором.
— Актерская карьера не сложилась?
— Да как сказать… Чуть-чуть снимался в кино. На телевидении тоже были какие-то роли. Три года играл Архивариуса в телепрограмме «Старая квартира».
— Это правда, что вы в детстве заикались?
— А я и сейчас заикаюсь. Немножко. Никуда это не делось. Но научился говорить плавно, не торопясь. Когда же начинаю волноваться, не могу ни слова произнести. Я знаю, на какие буквы у меня иной раз случается запинка. На «с», на «п», еще на некоторые… Поэтому приходится постоянно себя контролировать. Появились какие-то свои приспособления. Например, я всегда делаю паузу перед трудным для меня словом. Попробуй в прямом эфире «забуксовать» — и привет, тебя уже больше не позовут, никакой текст читать не доверят. Правда, в театрах есть артисты, которые заикаются, но когда входишь в образ, странное дело, заикание куда-то пропадает. По себе знаю.
— Голосу Левитана внимала вся страна. И не было в ней человека, не знавшего, кому этот голос принадлежит. Этот голос имел имя и фамилию. А ваш? Услышав его, многие ли могут воскликнуть: «О, да это же Евгений Хорошевцев!»?
— Мой голос наверняка известен многим, а вот имя — едва ли. У меня все же не тот успех, какой был у Левитана. Пока не тот. Так что есть к чему стремиться.
Интервью от Валерия ВЫЖУТОВИЧА.
Газета «КУБАНСКИЕ НОВОСТИ», 11.06.2014.
