Одна эпическая драма нашего края состоит из миллионов личных драм его жителей. Зарисовки из командировки Сергея Шведко в Донецкой области. День второй.
«Северные ворота»
Зима в Донецк пришла почти вовремя: 2-го декабря утро встретило жителей города сильным ветром и поземкой. За считанные минуты снег «окрашивал» верхнюю одежду в белый цвет, а под ногами противно чавкала жижа. Судя по той поспешности, с которой люди грузились в общественный транспорт, перспектива промочить ноги их абсолютно не устраивала.
В теплой маршрутке полно народу. Но это пока. Чем ближе к северу, тем количество пассажиров меньше. После Киевского райисполкома в автобусе осталось три человека, а на конечной вылез один я. Сегодня Партизанский проспект – это своеобразная граница между «жизнью» и «смертью» - огромным городом и линией фронта. Между ними – «серая зона», Путиловка. Люди здесь – большая редкость в прямом смысле слова.
На крайнем блокпосту вступаю в небольшой спор с командиром ополченцев. Объясняю, что мне, правда, очень нужно попасть на знаменитый Путиловский мост – самое близкое место, через которое украинские войска могли попасть в Донецк. Северные ворота в город. И во время зимних боев за аэропорт, они сделали эту попытку. Тогда здесь завязался внезапный танковый бой, потери были с обеих сторон. А сам мост был взорван.
Командир сначала ни в какую не хочет пропускать:
- За эту смену здесь было тридцать четыре нарушения перемирия, а за прошлую – девяносто один. – Но, потом, уступив напору, машет рукой, на прощанье дав важное наставление. – Если начнется обстрел, тикай оттуда быстрее!
Асфальт четырехполосного моста блестит от тающего снега. В нескольких местах дорогу преграждают тракторные и автомобильные покрышки, бетонные столбы и две старых огневых точки из бетонных блоков и прохудившихся мешков с песком. Вниз по обе стороны – железнодорожное полотно, в нескольких местах рельсы покорежены разрывами. Отсюда до терминалов аэропорта – где-то километр, а до поселка Спартак, который украинские военные обстреливают почти каждый божий день – и того меньше. Правда, видимость – некудышная, снег валит, как в рождественскую ночь.
А вот и место подрыва. Мостовое полотно просело, но полностью не оторвалось. Два молодых ополченца с той стороны спускаются по этой большой букве «М», чтобы потом снова подняться. И тоже считают своим долгом проинструктировать меня на предмет правильного и безопасного поведения в прифронтовой полосе. Ниже и чуть в стороне под провалом- десятка два гильз от снарядов. Это и есть место того самого боя.
Где-то на севере сухо и очень отчетливо протрещала короткая очередь. Видимо, намекает, что пора возвращаться.
Безлюдное место
Западную часть микрорайона местные называют Нижней Путиловкой. Здесь, в основном, частный сектор. Точнее, раньше был частный. Сейчас, в большей или меньшей степени – развалины. Нет, конечно, есть дома – счастливчики, которые отделались «оспинами» осколков на стенах и побитыми окнами. Но рядом находятся другие, которым хорошо служить декорациями фильма о Сталинградской битве. Густо ложились в этих местах снаряды доблестных украинских артиллеристов. Несколько улиц полностью вымерли.
- Здесь, в соседнем доме живут бабушка с дедушкой, вот –их голубая калитка. А здесь – одна женщина. Ну и вон там, видишь, красная калитка? Там тоже живут. Но не всегда, - рассказывает ополченец на блокпосту, и зовет меня погреться. Под навесом, обставленным ящиками из-под снарядов и всякой другой всячиной – его пост. В бочке, что в закутке, весело трещит огонь, доедая кусок деревяшки.
Пока дым по-хозяйски въедается в мое пальто, к нам деловито трусит рысцой серый щенок с закрученным бубликом хвостом. Обнюхивает наставленный на него фотоаппарат, и не найдя в нем ничего хорошего, лениво бежит вдоль по улице.
- Это ваш?
- Наш, мы его в аэропорту подобрали. Теперь – на довольствии. – Парень в военной форме широко улыбается. Он уже второй раз на этой войне, а, судя по всему, мне в сыновья годится.
Немного погревшись, пытаюсь попасть по тем адресам, которые он указал. Поговорить. Но все тщетно: калитки закрыты, никакого движения в домах.
- Может, куда ушли?
В ответ пожимаю плечами, все может быть. Остается только побродить по этому маленькому сталинграду, своими ботинками прокладывая тропинку по первому снегу. Эти дома при жизни были разными, какой – богаче, какой – скромнее. Снаряды и мины их уравняли. Разница только в степени разрушения. Вот на этом остался только скелет крыши, а недалеко – вообще крыши нет. Здесь, видимо, был сарай. Прямым попаданием вывернута одна стена, а оставшиеся напоминают гнилой рассыпавшийся зуб. И, как в сорок первом, самые устойчивые элементы строений – дымоходные трубы. Торчат, мозолят зрение. Вот – обложенная кирпичом одинокая калитка, вокруг которой уже нет забора. В обгоревшем двухэтажном сооружении (то ли офис, то ли магазин), с уцелевшего деревянного потолка звонко капает вода. В другой комнате, прямо как у поэта – между стен небеса. Серые снежные небеса. Пытаюсь представить, какими были эти дома до войны, когда в них бурлила жизнь. Не получается. Где их хозяева? Куда выехали? Где обитают? Как живут? У каждого из них – своя драма.
Тетя Валя
На той стороне проспекта чуть повеселее. Иногда встречаются люди, которые стараются побыстрее проскочить эту поземку и добраться домой. Некоторые заходят в открывшийся недавно магазинчик, чтобы купить себе что-нибудь из еды. Выбор – не ахти какой, но хоть что-то.
- Девочки, вы меня знаете, я отдам! Дайте в долг полбуханки хлеба, а то пенсия только восемнадцатого. – Невысокая худенькая женщина лет шестидесяти пяти- семидесяти в сиреневой шапке и серой куртке просительно смотрит на молоденьких продавщиц.
- Конечно, теть Валь!
Из магазина выходим вместе. Ей, видимо, одиноко, раз она быстро вступает в разговор с незнакомым человеком. Вокруг крутятся три дворняги.
- Я им даю, когда что-то у меня есть. Я здесь в двадцать восьмом доме живу. Вот, сразу за этим.
Мы вместе месим снежную кашу.
- А здесь моего сына положили, - она показывает на тротуар перед соседним домом. – Год назад это было. Говорит: «Мам, ты иди в убежище, а я пойду в лес, к кринице за водой». Я говорю: «Вовчик, стреляют! Смотри, аккуратно». И что вы думаете: как только сюда, до поворота дошел, начали бабахать. Думает: мне немножко до нашего подъезда осталось. Только так подумал, и осколок сразу ему в колено и два маленьких – в голову. А никто ж не видит! Людей нет, кто уехал, кто в бомбоубежище. Так и лежал, истекал кровью, пока не пришел в сознание и не позвонил своему другу. Тот приехал и его на себе к нам в квартиру оттащил. «Скорая» не едет, говорят, что у вас там обстрелы. Он тогда вколол себе обезболивающее (у нас было), взял иголку с суровой ниткой и зашил себе рану на колене. В больницу попал через два дня. Потом, после того, как вылечили, его друг забрал в Макеевку. Там и работает. А я – одна. Во всем доме одна.
Ее квартира – на первом этаже. В зале – тусклая лампочка и черная темнота от забитых ДСП окон. Валентина Григорьевна Туманова рассказывает историю своей беды.
Проработала тридцать пять лет на заводе штамповщицей. Вышла на пенсию, вроде все было, и всего хватало. Да и цены были пониже.
- А потом, как нагнали этих укроповцев, бандеров, одним словом, и пошло – поехало, одна пальба.
В квартире, где чуть теплее, чем на улице, она сидит в куртке. Электрический обогреватель здесь погоды явно не делает. Это уже вторая зимовка в нечеловеческих условиях.
- Оденусь хорошо и ложусь. И одеялами укрываюсь, - она показывает на старый замызганый диван. – А когда начинают бахать, я сразу иду в туалет, там пережидаю. Сегодня тоже не дай бог как бахало. На кухню идти страшно: фанеры доверху не хватило, может осколок залететь.
В ее спальню, которая сегодня стоит пустая, осколки уже попадали. Один даже выбил ножку шкафа, и теперь тот стоит на шлакоблоке.
- Хорошо, что никого тогда не было. А то - капец! Вот такая жизнь…
Когда распрощался с тетей Валей и вышел на улицу, белый свет резанул глаза. В таком склепе не то, чтобы жить, полчаса просидеть невозможно. Но, как видно, живут.
Правда, если смотреть на ситуацию в другом масштабе, то постепенно жизнь на Путиловке, все же налаживается. Недавно запустили отремонтированную котельную, в некоторых домах появилось тепло. Коммунальщики обещают, что на этом не остановятся. Как говорится, дай бог, а то Валентине Григорьевна опять придется согреваться под ворохом одеял, когда в комнате от дыхания стоит пар.
На севере что-то гулко бахнуло, и опять сухо затрещали несколько коротких очередей. Минское перемирие продолжается.
Интервью с тетей Валей.
