Когда въезжаешь в Мариуполь, он кажется мертвым городом, городом-призраком. Но, несмотря на разруху и отсутствие бытовых благ, на накрывшее горе и человеческие трагедии, он живет. И надеется. На восстановление домов, появление в них электричества и воды. На возрождение.
Взять с собой в Мариуполь меня согласился казак Кубанского казачьего войска Денис Куренин, много раз возивший в Донбасс гуманитарную помощь. За несколько дней до отъезда мы с Денисом, его мамой и заместителем председателя армавирской городской общественной организации «Русский культурный центр» Игорем Казаковым упаковываем гуманитарку для военнослужащих. В 239 продуктовых наборов с крупами, тушенкой, рыбными консервами, минеральной водой, чаем, кофе, печеньем и сгущенкой докладываем средства личной гигиены. Везем одежду, обувь, технические средства реабилитации, медикаменты для жителей города.
Выдвигаемся от кровельного центра на окраине Армавира. Там встречаемся с Денисом и еще двумя участниками поездки: предпринимателем Саркисом Балаяном и его товарищем.
Денис Куренин инструктирует: едем колонной, при вынужденной остановке одной машины тормозят остальные. Мне он объяснил, как пользоваться рацией, которая есть в каждой машине. В Донбассе, где большие проблемы с мобильной связью, это порой единственный способ коммуникации.
В полдевятого вечера отправляемся в путь. Денис Куренин возглавляет колонну, замыкает ее «Газель» руководителя организации «Защита информации» Игоря Логвиненко, в которой еду и я.
До Мариуполя – 549 километров. Вскоре позади остаются Батайск, Ростов-на-Дону, Таганрог. Чем ближе к границе, тем чаще встречаются машины с гуманитарной помощью из других городов и техника с буквами V и Z на бортах.
О приближении к границе – к автомобильному пункту пропуска Весело-Вознесенка – догадываюсь по огромной колонне стоящих машин. Нам удается проехать вне очереди.
Пока водители заполняют документы, рассматриваю пропускной пункт. Под навесом расположены несколько одноэтажных строений бело-зеленого цвета, рядом с ними – стенды с информацией. Изучить их не успеваю – меня подзывают к одному из окон. Просят показать паспорт, заполняют данные и спрашивают о цели поездки.
Около девяти часов утра, пройдя досмотр машин, проезжаем в зону между двумя пограничными постами. На таможенном посту Новоазовска проходим еще один досмотр и через полчаса въезжаем в ДНР.
– Недавно здесь положили асфальт, дорога стала лучше. Раньше была совсем «убитая», – говорит Игорь.
Но некоторые участки автомобильной трассы все равно в ухабах, а на встречной полосе местами отпечатался рельефный узор. Это следы от гусениц танков. Вдоль дороги поля с подсолнухами сменяются черной выжженной землей, с которой диссонируют виднеющиеся вдали белые ряды ветряных мельниц.
Единственный на много километров вокруг светофор загорается красным, и вся наша колонна останавливается. Справа на обочине стоит белая машина с эмблемой МЧС ДНР, около которой беседуют мужчины. Один из них надевает бронежилет, каску и берет что-то похожее на поисковый щуп — будет искать мины.
Но светофор загорается зеленым, и мы едем дальше. Появляется чувство тревоги.
От Новоазовска до Мариуполя – более 50 километров. И это дорога контрастов. Мы проезжаем дорожные указатели на украинском языке. А на промелькнувшей в окне остановке общественного транспорта нарисованы георгиевская лента и буква Z. Следующая, с облупившейся штукатуркой и следами от пуль, окрашена в желто-голубой цвет.
– Вон волнорезы лежат. Когда-то ими перекрывали дорогу, а теперь оттащили на обочину, – показывает Игорь Логвиненко.
На них успеваю прочесть «Донбасс на связи», «Ахмат сила», «Нет войне», «Лето и арбалеты».
Из-за голых полей Мариуполь виден за несколько километров. На светлых многоэтажках еще издали заметны черные пятна – следы возгораний или попаданий снарядов. На подъезде к городу стоят два поклонных креста. Один – весь в сколах, с отбитыми перекладинами. Рядом с ним – деревянный, явно установленный недавно. По рации Денис Куренин предупреждает о приближении к блокпосту и просит не фотографировать.
Успеваю отснять стелу с названием города. Она сильно пострадала во время боев. Над ней развевается российский триколор, а рядом вкопана желтая табличка с черепом «Стоп. Мины» на русском и украинском языках.
На блокпосту к нам подходят двое и жестом приказывают остановиться. Денис объясняет цель поездки. Нас пропускают.
Один из мужчин пристально рассматривает сидящих в машинах, в руках у него боевое оружие. Это не удивляет, но напрягает.
В Мариуполе в глаза бросаются оборванные провода линий электропередачи, полуразрушенные дома. Одна из многоэтажек – с обвалившейся крышей, без боковой панели, из-за чего видны рухнувшие пролеты между этажами. За ней – еще несколько таких же.
Частный сектор выглядит нетронутым. Но это только на первый взгляд. Среди аккуратных домиков с цветущими перед ними клумбами тут и там встречаются дома с выбитыми стеклами и обвалившимися крышами. К воротам почти каждого двора привязаны белые тряпки и написано: «Живут люди».
Мариупольцев почти не видно. И эта пустота улиц кажется неестественной – населения здесь было вдвое больше, чем в Армавире.
Доезжаем до гуманитарного центра. Это «Эпицентр» – одно из немногих оживленных мест на левом берегу реки Кальмиус, протекающей в Мариуполе. Раньше здесь был мебельный магазин.
Дениса и Игоря местные встречают с радостью, интересуются российскими новостями, делятся своими. Заметив, что фотографирую соседнее здание, подходит Логвиненко.
– На последнем этаже во втором окне слева можно увидеть свастику, – говорит Игорь, указывая в нужную сторону.
Приближаю изображение. Действительно, на фотографии девятиэтажки заметен нацистский знак.
По лестнице бывшего магазина поднимаемся на второй этаж здания. Внутри светло, у окон в ряд стоят столы и разномастные стулья, лавки, диваны. Здесь кормят работников и волонтеров «Эпицентра», которых более сотни.
Среди людей бродит черно-белый кот. Он ластится к каждому, и по тому, как его гладят, видно, что пушистый – всеобщий любимец.
Гуманитарный центр начинался с гаража, где мариупольцам раздавали найденные в городе продукты. А когда стали привозить гуманитарку из России, волонтеры перебазировались в подходящее уцелевшее здание. Куратором организации стала жительница города Юлия Мусиенко.
– Приезжают кубанские казаки, волонтеры из Абинска, Российского детского фонда, – рассказала работник центра Наталья Коваль. – Я пришла сюда, чтобы прокормить троих детей. Сначала все трудились безвозмездно, позже нас официально трудоустроили.
В «Эпицентр» обращаются за гуманитаркой, с заявлениями в следственный комитет, управление труда и социальной защиты населения, пенсионный фонд. Здесь же мамочкам раздают памперсы для детей и смеси. А около месяца назад появился магазин бесплатной одежды, как называют его местные.
– Много погорельцев, которым нечего надеть. Стараемся выдавать комплектами: брюки, кофту, куртку, обувь, – поделилась Наталья.
В Мариуполе много пенсионеров и инвалидов. Им сложно добыть еду, поэтому волонтеры организовали им адресную доставку продуктов. Отдают только лично в руки. Списки людей составляют по опросам мариупольцев и результатам обхода квартир.
Через 20 минут, оставив одну машину у «Эпицентра», едем по первому адресу, в этот раз – с Юрием Сидорковичем. Следуем за Игорем, Денисом и Натальей в сторону выезда из города.
Зная, что Мариуполь уничтожен на 80 процентов, не представляла, как это. В реале выглядит страшно. Пострадал почти каждый дом, повсюду – поваленные деревья, оборванные провода и разруха. Один из попавшихся на пути светофоров сорван и болтается на проводе вдоль столба. Но светофоры здесь и не нужны: автомобильное движение практически отсутствует.
Минут за десять добираемся до бывшего пионерского лагеря им. Лизы Чайкиной. На зеленых воротах развевается черно-сине-красный флаг ДНР, а ниже нарисована буква Z.
Из-за выбежавшей из калитки собаки не отхожу далеко от машины. В городе вообще много бездомных животных.
На зов выходит женщина. Она кутается в теплую кофту и, услышав, что привезли гуманитарку, кличет остальных обитателей лагеря.
Армавирцы выгружают коробки с продуктами долгого хранения и пятилитровыми бутылками воды. Одна коробка – в одни руки. Женщина, поблагодарив, начинает плакать. И я не знаю, как беседовать с рыдающим человеком, пережившим обстрелы и лишения.
Галина Вербинская и еще 14 человек находятся в лагере с 29 марта этого года. Ее квартира, расположенная неподалеку от печально известного завода «Азовсталь», разрушена. Сгорели документы, чудом уцелел только паспорт.
Жительница Мариуполя рассказывает, как обрушилась девятиэтажка, как местные прятались в подвале, как в школе № 56 на людей упала бетонная плита. Добраться до кладбища не могли, поэтому хоронили прямо у подъездов.
– Ежесекундно что-то стреляло и взрывалось. Дом шатался, подъездную дверь взрывной волной отнесло метров на десять. «Азовцы» (запрещенное в России нацформирование. – Прим. ред.) заезжали за наш дом, стреляли и уезжали, чтобы ответный удар шел на нас. Они прикрывались беззащитными жителями, – женщина снова заплакала.
Перед тем как по «зеленому коридору» контуженных и замерзающих людей перевезли в более безопасное место, мариупольцы на случай, если вдруг их станут искать родные, отметились в списках «Эпицентра».
Галина недавно вернулась из донецкого онкоцентра, где проходила химиотерапию. В конце сентября надо ехать обратно – проходить лучевую терапию, но денег на это нет – несколько месяцев она не может получить пособие.
На улице Воинов-Освободителей останавливаемся у православного собора Архистратига Божия Михаила. Его два разрушенных купола с торчащей из каркаса арматурой видны издалека. Неожиданным диссонансом смотрится разбитая у церкви яркая клумба. Слишком мирно и слишком по-домашнему.
По собору ударили в первые дни спецоперации.
– Вселенская родительская суббота была 26 февраля. Рядом стреляли. И те, у кого в домах нет подвалов, думали остаться здесь, – рассказала старшая по храму Тамара. – Но приехали украинские боевики с автоматами и потребовали батюшку. Хотели попасть на смотровую площадку, откуда хорошо просматривается город. И мы из храма решили уйти.
Собор Архистратига Божия Михаила, считающийся визитной карточкой Мариуполя, построили в конце прошлого века. Вместе с Тамарой, следящей за порядком в нем, входим внутрь.
В храме не убраны строительные леса и повсюду лежат стройматериалы. Подошедший Георгий Константинович говорит, что до февраля они делали ремонт, а после Пасхи хотели расписать стены. Теперь же сквозь отверстия, где раньше были купола, видно облачное небо.
В нескольких метрах от полуразрушенного собора – недостроенная воскресная школа. На здании из белого кирпича местами отсутствует кровля, оконные рамы без стекол, в стенах зияют дыры. Здесь «азовцы» (запрещенное в России нацформирование. – Прим. ред.) при отходе к «Азовстали» оборудовали огневые точки. После них здание, которое даже не успели достроить, придется снести.
Жена 62-летнего Георгия Константиновича, который показывает мне территорию храма, работает здесь же, в трапезной. После начала боев за Мариуполь супруги на несколько месяцев потеряли связь с сыном.
– Он работает в одной из городских больниц. Продукты и деньги я отвез ему 24 февраля. Хоть город и обстреливали, но транспорт тогда ходил. Мы же думали, будет как в 2015 году: постреляют пару дней да перестанут. А потом оборвалась мобильная связь, в другой микрорайон не пропускали. И только в середине мая увидели его, – рассказал срывающимся голосом пенсионер.
Сейчас молодым труднее всего, считает он. У них семьи и маленькие дети, а заработать, чтобы прокормить их, почти негде.
Ощущение хоррора в Мариуполе придают брошенные на детских площадках игрушки. Электричество в городе дают там, где удается отремонтировать трансформаторные подстанции. Постепенно восстанавливают водопровод.
Около аккуратного частного дома нас встречает Марина – миниатюрная женщина, одна воспитывающая восьмерых детей. Ее старшей дочери 11 лет, младшему сыну – 8 месяцев. Почти все ребята ходят в школу. Их на левом берегу Мариуполя работает пока только две – № 5 и № 41. На базе последней занимаются и ученики школы № 14, которую должны открыть к концу осени.
– Моим детям до школы идти около 40 минут, – пояснила Марина. – Общественный транспорт не ездит, иногда знакомые подвозят на попутке.
К началу учебного года завезли учебники, дети начали учиться по российской программе.
К нам с Мариной подходит ее сын, восьмилетний Дима, и протягивает руку, чтобы познакомиться.
У одного из подъездов пятиэтажки на бульваре Меотиды, занимаясь своими делами, сидят мариупольцы. Пожилая женщина что-то споласкивает в красном пластмассовом тазе. Мужчина в запылившейся черной олимпийке и налобном фонарике привстает и представляется Вячеславом. Сопровождающий меня Игорь Логвиненко просит его показать мне подвал.
Спускаясь, понимаю, зачем Вячеславу на голове фонарик. Боясь споткнуться в темноте, включаю фонарик на телефоне и следую за провожатым. Мужчина проходит в подвал и отодвигает покрывало, за которым скрывается небольшое помещение. В углу свалены чьи-то вещи. На обшарпанных стенах и трубах кое-где сохранились остатки зеленой краски. Воздух в подвале затхлый.
Вячеслав Шарыпа говорит, что люди живут здесь со 2 марта. Сейчас осталось трое: он, его мама и племянница.
– Некоторые эвакуировались, оставив в своих «комнатах» вещи и повесив замки, – объяснил мариуполец.
Помещение, в котором живет семья Вячеслава, находится в конце подвального коридора. По обеим сторонам от входа – раскладушка, сваленные на пол матрасы и подушки, много одеял, пледы – все, чтобы сделать мягче спальные места. На высокой узкой тумбочке стоит посуда и бутылки с моющими средствами. Из-за перегородки виден угол стола, застланного клеенкой.
В свете фонариков вдруг мелькнули стоящие на коробке розовые детские кроссовки. Свободного места так мало, что негде ступить.
– Здесь ютились сразу 32 человека, – ошарашивает Вячеслав. – Спать было холодно и сыро. Я ложился в футболке, двух кофтах, куртке, шапке и еще укрывался одеялом.
Уже на улице он показывает на пятый этаж соседнего дома, где располагалась позиция женщины-снайпера. Затем кивает мне за спину, добавляя: «Там тоже укрывался снайпер».
Отступая, «азовцы» (запрещенное в России нацформирование. – Прим. ред.) квартиры, в которых квартировали, забросали коктейлями Молотова.
– В какой-то момент стрелять начали со всех сторон, и мы перестали понимать, где и чьи позиции, – рассказал Вячеслав. – По звуку научились определять, упадет снаряд во дворе или пролетит дальше.
Наш предпоследний адрес – бульвар Морской, раньше его называли Комсомольским. На подъезде к нему кажется, что разрушен весь город.
Справа от остановившейся машины тянется длинный девятиэтажный дом. Ближайшие к нам подъезды полностью выгорели. На всех этажах оконные проемы покрыты копотью. В паре метров от меня на одной из дверей мелом на украинском языке написано: «Мины. Не входить». Испугавшись, отхожу к площадке, ведущей к другому дому. Под ногами хрустит битое стекло.
Вокруг – сгоревшие и перевернутые машины. На одной – коричневые пятна. Это ржавчина вокруг отверстий от выстрелов. Пытаюсь сосчитать, сколько их, но сбиваюсь. Слишком много.
За спиной раздаются голоса подходящих мариупольцев, и я спешу вернуться к машине. Но вдруг словно окатывает холодной водой: едва не споткнулась о предмет, похожий на футляр для заряда танкового снаряда. Неподалеку под деревом – еще с десяток таких же, и только один выглядит неиспользованным.
– Здесь во дворе перезарядка танков проходила, – объяснил мне мариуполец Сергей Жидков.
Местные жалуются, что скоро похолодает, а жить негде. Многие обитают в подвалах и полуразрушенных домах, закрывая дыры фанерой и другим бросовым материалом.
От завода «Азовсталь» бульвар Морской отделяет около километра. Там, на месте некогда сплошной застройки, теперь не осталось ни одной квартиры, рассказала Валентина Агафонова.
– Мальчишка здесь жил. Однажды поднялся наверх, чтобы взять крупу, но начались обстрелы, и, видать, задело его – внутри все разорвало, – с дрожью в голосе вспоминает Валентина. – Мы кровотечение пытались остановить, руками зажимали рану. Сами сделали, что смогли, отнесли в квартиру, а ночью начался пожар, и он там живой сгорел.
Валентине Агафоновой 70 лет. Говорит, пока пережидала обстрелы в подвале, похудела на 20 килограммов. Иногда за сутки съедала лишь две картофелины.
Часть тех, кто проживает на бульваре Морском, трудилась на заводах «Азовсталь» и им. Ильича. Когда они остановились, остались без работы. Подошедший за гуманитаркой Сергей Жидков был старшим мастером цеха водоснабжения на «Азовстали».
– Недавно в городе открылся Центр занятости, там в основном предлагают работу на разборе завалов и восстановлении Мариуполя. Платят по-разному, – говорит мариуполец.
Пожилым переоформили пенсии. Выдавать их стали в августе. Выплачивают 7800 рублей наличными. Работающих банкоматов в городе нет.
Наталья и Дмитрий Дедусенко за гуманитаркой пришли с соседней улицы Воинов-Освободителей. К детям в Бердянск Запорожской области они уехали 22 марта. Вернулись в апреле, но оказалось, жилья в Мариуполе у них теперь нет – через балкон снаряд попал прямо в их квартиру.
На последний адрес приезжаем уже после 15 часов. Пока подходят мариупольцы, Игорь Логвиненко отводит меня в сторону. Под забором из крупных белых кирпичей среди травы и кустов видны очертания свежей земляной насыпи. Недавно отсюда перезахоронили погибших.
Могилы около домов в Мариуполе встречаются часто. Это вынужденная мера. Городское кладбище сильно пострадало. Проезжая мимо, мы видели выгоревшую землю и сползшие с холма надгробия.
В Мариуполе сохраняется комендантский час. Поэтому к 18 часам нам надо пересечь границу. На обратном пути заезжаем в гуманитарный центр. Там я прощаюсь с Денисом и Игорем, и мы с Юрием выезжаем обратно. А ребята повезут гуманитарку в другие населенные пункты Донбасса. Брать меня туда они отказались – в том же Донецке усилились обстрелы.
Вид Мариуполя, из которого уезжаем, угнетает. Однако в городе во многих местах можно встретить рабочих в спецовках, а на границе мы увидели большое количество техники со строительными материалами. Город, превращенный в призрак, начинают восстанавливать.
