На его счету около 300 картин, среди которых «Андрей Рублев», «Освобождение», «Кавказский пленник», «Горячий снег», «Земля Санникова». Актер по-прежнему полон творческих сил. С Юрием Назаровым мы встретились в Джубге – в актерском лагере для абитуриентов театральных вузов. Возраст мастера выдает только белый снег волос, но походка по-прежнему стремительная, и поразительно молодые глаза.
– Юрий Владимирович, ребята уже называют себя назаровцами и мечтают попасть к вам на курс.
– Молодости свойственно увлекаться. Но все равно приятно. На актерскую смену на Черноморском побережье, которую организовала продюсер Ирина Баринова, собрались ребята со всей России. Кронштадт, Геленджик, Ульяновск, Тверь, Тамбов, Апатиты, Сыктывкар, Мурманск, Якутия. Диагноз один: больны театром. Преподаватели учат будущих артистов сценической речи, рассказывают об истории театра, я веду мастер-классы. Впитывают все, как губка, глаза горят.
– Узнаете себя, 17-летнего паренька из Новосибирска, который приехал в Москву поступать в театральный?
– Артистом мечтал стать мой школьный друг Витька Лихоносов, ныне знаменитый писатель, лауреат премии Шолохова. А я так, за компанию с ним подался. Сорвались и поехали. Был уверен, что никуда не примут, поэтому шел спокойно. Но получилось наоборот – меня взяли в Щукинское, Витьку – нет. Я обиделся. Он у нас был звездой местного драмкружка, а эти, понимаешь ли... В общем, хожу я на учебу, вроде бы интересно, но все не так, не по мне. Решил, не мое это дело. Какой из меня артист – 17 лет, ничего не видел, ничего не знаю. Решил пойти в народ, жизнь узнать.
– И вас так спокойно отпустили?
– Кто только не пытался отговорить! Сперва душеспасительные беседы вел замечательный артист, мой наставник Юрий Катин-Ярцев. Потом отправил к ректору Щуки Захаве. Я ему что-то про народ, про метания, а он мне: «Ты и нас пойми, мы тебя взяли, стипендию платим. Вот сдай зачеты, а потом делай, что хочешь». Это я потом понял, так он хотел меня образумить, время потянуть. Думал, блажь пройдет у парня. А я сдал зачеты и пришел с обходным. Да что преподаватели... Я даже Шолохова не послушал.
– А он каким боком в вашей судьбе?
– Мы открытые были тогда, прямые. Такими нас советская власть воспитала. В Москве проходил съезд писателей. Я уж не помню, какими судьбами разузнал адрес, явился, звоню в квартиру. Дело было поздним вечером. Открывает здоровый такой тип. Я что-то ему рассказываю, посоветоваться с Михаилом Александровичем «за жизнь», мол, надо. А он дверь перегородил и не пускает. Вдруг за его спиной в темноте коридора фигура замаячила – Шолохов. Вышел, руку протянул. У меня за пазухой журнальчик был. Он пальцем ткнул: «Твое?» «Нет», – говорю. «Ну, слава Богу! А чего пришел-то?» Тут я ему про свою маету душевную начал рассказывать, про желание уйти из института. А он мне: «Учись, сынок. Это тебе говорит человек, который нигде не учился». И добавил: «А глаза у тебя крепкие». На прощание обнял, ткнулся поцелуем мне в щеку. А усы жесткие такие.
– Не убедил?
– Русскому мужику «если втемяшится какая блажь, колом ее не выбьешь». Ушел из института. А тут на целину стали зазывать. Правда, меня мама не пустила. Уговорила поработать с братом на строительстве моста, все под присмотром. Решил маму не расстраивать. Четыре месяца отработал в Казахстане разнорабочим... Потом где только не был. В общем, помотался по белу свету.
А через пару лет затосковал. Зацепил все-таки театральный. Все вспоминал преподавателей, занятия, как перед нами, первокурсниками, в Доме актера выступал великий Михаил Ромм. Вернулся я в Москву и поступил еще раз. Если бы не мои метания-искания, учился бы с Тарковским и Шукшиным на одном курсе. Но не жалею ни о чем.
– У Тарковского вы позже снимались. В «Андрее Рублеве» сыграли двух братьев-князей, которые схлестнулись в битве за власть.
– Андрей без проб утвердил меня на роль. Коллеги недоумевали, какой из меня князь – с такой внешностью только простолюдинов играть! Но чем-то я его зацепил. Чем, не знаю. Спорить с Тарковским никому в голову не приходило. У меня роль небольшая, но фильм перевернул меня. Сложный, противоречивый, пронизанный высоким духом, свободой, любовью к России. Тогда Тарковский и Шукшин огромную глыбу всколыхнули. Первый шел от интеллигентского осмысления к жизни, второй от жизни – к осмыслению.
– С Шукшиным-режиссером жизнь не свела на съемочной площадке?
– Когда затевался «Степан Разин», Василий Макарович мне предложил сыграть Фрола, младшего брата Стеньки. Вроде с виду все при нем, но душонка мелкая была. Шукшин мне сценарий дал, решай, мол… Сам он к идее душой прикипел. А фильм так и не случился. Картину закрыли.
– Жалеете о несыгранных ролях?
– Не жалею, без толку. Столько всего не было... Один из первых сценариев, который мне дали, знаете, какой был? «Баллада о солдате»! А потом режиссер взял Ивашова – тот по возрасту подходил. И что, всю жизнь локти кусать? Самое глупое – жалеть. Не случилось, и ладно. Я неверующий, но все время повторяю: «Слава тебе, Господи, за то, что было».
– А было много чего. Около 300 ролей, гениальные режиссеры. И во всех фильмах вы – настоящий. В ваших экранных героев влюбиться без оглядки можно.
– Я хоть и не был на войне, но «навоевался» в кино. Переиграл всех – от рядового до генерала. Помогло то, что войну помню каждым нервом, от начала до конца. Мы ведь даже не говорили тогда «победа», просто – «война кончилась».
На экране, как и в жизни, надо совесть не потерять, не разменять, не продать. Не врать! Ни зрителю, ни себе. Вот таким примером человека-правды для меня был Георгий Юматов. Воевал, был награжден, не боялся ни черта, ни дьявола. А когда спрашивали, бывало ли страшно, отвечал: «Да – на съемочной площадке». Вот он умел не врать.
И я старался быть искренним, даже в тех ролях, которые не лепятся к моему внутреннему ощущению мира.
– Вы о роли отца в «Маленькой Вере»?
– Когда Василий Пичул предложил сниматься, многие говорили: «Зачем это тебе – алкаш, никчемный человек». А мне хотелось показать боль простого человека, уставшего, не понимающего, как и зачем жить, но все равно не утратившего способность любить. Потом был успешный прокат, награды. А я все равно картину не люблю. Вопросы без ответов. Начиналось время снятия всяческих запретов и полнейшей свободы. На экран, да и во всю нашу жизнь, вывалился поток перестроечной чернухи. Россию отдали на поругание и разграбление. А ведь еще один из крупнейших поэтов русской эмиграции Георгий Иванов писал: «Россия русскими руками себя спасла и мир спасла». И сегодня Европа и Запад «благодарят» за это. Все им коммунизм виноват. Рейган Россию обозвал «империей зла». Мы, в отличие от Америки, ни разу ни на кого не нападали. И если мы «империя зла», то кто они?
Меня многие сейчас «обзывают» коммунистом. Книжки никогда не имел, но что плохого в коммунизме? Вся идея в трех словах: ребята, давайте жить дружно. И почему это плохо? А что хорошо? Служить толстому карману, частному капиталу? Каждый за себя? Это чуждо нам – мы общинный народ, и выживали всегда сообща. У нас на Севере машина одна в путь никогда не выходила. Всегда две-три. Случится что в пути – будет кому помочь.
– Юрий Владимирович, верите в Россию, в ее будущее?
– Стараемся изо всех сил, чтобы Россию не забывали. Сейчас столько брехни про бедную Русь. Еще государь Петр I писал: «Чуждые историки о народе нашем без прилежного любопытства писали». Молодежи нужно открывать глаза. Не чернуху лить, а учить добру, идеалам, любви к Родине, дружбе. Мы, кстати, свою дружбу через годы пронесли. Краснодар (улыбается) – единственный город, где я заблужусь сразу. Приезжаю к дружку моему Витьке Лихоносову, и за разговором ничего не надо. Иду за ним, как на веревочке, и дороги не вижу… А может, и хорошо, что он артистом не стал. Талант все равно пробился в книгах.
– Дружба, совесть, нравственность… Вас понимают?
– Посмотрите на эти лица. Юные, одухотворенные. Слышали, как Артем Мантай из Казани читал «Солдатскую кашу» Николая Богданова? А Настя Орлова, семиклассница из Костромы… Ведь это какое духовное чутье надо иметь, чтобы так прочитать стихотворение «Зодчие» Дмитрия Кедрина! А вы спрашиваете, верю или нет. Надо верить. Надо жить. Только так, чтобы жизнь эту уважать можно было.
