Худенькая, почти девчонка. Очень милая, интеллигентная, с ясными глазами и прозрачной кожей лица. Неужели сама, без мужской помощи добиралась из Горловки в Анапу? «Сама. Я на самом деле очень сильная, – улыбается она. – Просто выгляжу хрупкой. Мы там, в Донбассе, уже все сильные».
– Самое страшное даже не обстрелы, не ночи, когда боишься заснуть, а то, что происходит между людьми. Вот мы с двоюродным братом даже не ругались, он просто написал мне: «Не пиши мне никогда. Вы все, кто поддерживает свою власть, будете убиты!» – мы разговаривали с Настей, уже сидя в кафе. Ее рассказ был похож на исповедь.
Родилась на Сахалине в семье геологов. Затем переселились на Дальний Восток. Но на Украину приезжали в отпуск: родителям нравились климат, дешевые овощи-фрукты. А в 1997 году, когда Насте исполнилось 15, решили переехать в Горловку. Она вспоминает, какой красивой и цветущей была Горловка ее детства, сколько было клумб, фонтанов и как все стало меняться в нулевые:
– Все, что меня когда-то восхищало, пришло в совершеннейший упадок. И постоянно говорили, что мы дотационные. Хотя я тогда училась в Донецком национальном университете на кафедре международной экономики, и нам говорили, что это не так. Начали присылать руководителей из Киева. А потом стали запрещать русский язык.
При Януковиче наметились какие-то признаки стабильности, говорит Настя. Но это ненадолго.
– Как-то утром мы проснулись от звука моторов над головой. Над домом висел самолет. Боевой. Очень громко работали моторы. Я реально испугалась. Вдруг раздался взрыв, самолет задымился и полетел в сторону. Это был 2014 год. Мы видели по телевизору, как едут на нас танки вооруженных сил Украины.
Она вспоминает, как целый год они жили у брата под Киевом, в Бородянке:
– Местные, когда слышали русскую речь, не скрывали враждебности. С нами в школе никто не дружил. Это притом, что мой ребенок очень коммуникабельный. На все вопросы объясняли: «Если хочешь, чтобы мы с тобой дружили, разговаривай с нами по-украински». Как-то веду из школы своего ребенка и сына соседки. Спрашиваю их о столицах разных стран. Дошли до России. А соседский мальчуган и говорит: «Ничого нэ хочу слухати про цю вражеську…» Знаете, я сразу почувствовала, насколько профессионально там поставлена пропаганда. Если бы я задержалась еще на два-три месяца, я бы, наверное, начала думать так же.
Из Бородянки вернулись в Горловку. И снова обстрелы, снова ночи в подвале.
– Мы подскакивали мгновенно, хватали собранные заранее вещи, документы и сбегали в подвал, и так раз за разом, – продолжает Настя. – Однажды я смотрю на своего ребенка, а у него ноги-руки трясутся. В этот день как раз осколками повредило дом, упали четыре тополя, пробило газовую трубу. И когда мы с сыном возвращались из подвала, увидели, что в подъезд прилетел осколок. Он застрял как раз на уровне лица. Если бы зашли чуть раньше, то все! И как раз в этот день приехал его отец из Таганрога, мы согласились на его предложение переехать туда. Это был 2016 год. Сын пошел в кадетский класс. Сразу хочу отметить большое отличие образования. Здесь патриотическое, нравственное воспитание на высоком уровне.
В Таганроге они прожили три года, но все равно тянуло домой. В итоге сначала вернулись в Донецк, к знакомым, а затем – в Горловку.
– Знаете, у людей, которые живут на окраине, у них тихо никогда не было с 2014 года. Много случаев прямого попадания в квартиру, – сбивчиво говорит Настя. – Помню девятиэтажку, какой-то спальный район, далеко-далеко от окраин. Люди сидели за столом, ужинали. Это было где-то в 2015 году. У меня в магазине девочка работала продавцом. В тот день она, муж и двое детей вышли из гостей. И вдруг – взрыв! Мужу оторвало обе руки, а от нее вообще ничего не осталось – только кроссовки. Долго не могла представить, как такое возможно: вчера она вышла на работу, а сегодня ее нет.
Только в их школу было два попадания, дважды окна меняли. Причем школа находится рядом со сквером, где в июле 2014 года погибла горловская Мадонна.
Это девушка 23 лет, которую звали Кристина. Она с 10-месячной дочкой на руках вышла гулять. И в этот самый момент они долбанули по этому жилому кварталу. Ей оторвало ноги, и она упала вместе с ребенком в лужу крови. Еще какое-то время жила и только говорила: «Кирочка! Кирочка, доченька!» – а Кирочка умерла сразу. И она с этой 10-месячной мертвой Кирочкой лежала и умирала в лужи крови без ног.
В результате только одного ракетного удара по центру Горловки погибло до 30 человек. Городок Горловка оказался на пути украинской армии к Донецку. Военные «освобождали» эти места от так называемых сепаратистов, как в Киеве называют ополченцев. Реактивными снарядами и артиллерией. Погибшая молодая семья, по киевской логике, сама виновата. Раз не уехали, значит пособники сепаратистов, включая маленького ребенка.
– Когда мы переезжали из Донецка в Горловку, у меня было такое чувство, что я совершаю преступление по отношению к своему ребенку, подвергая его неоправданному риску: «Сынок, никогда не задерживайся после школы, уроки закончились – сразу домой, не стой возле школы, не гуляй в сквере!»
Этой зимой Настя вывезла сына в Ростовскую область за несколько недель до обострения ситуации. Сама выехала позже, как только была объявлена эвакуация. А вот маму не уговорила.
– У нее своя личная жизнь, работа, дача, – разводит руками девушка. – Хотя там по-прежнему неспокойно. Позавчера мама побежала в подвал. Босиком, обуться не успела! Но мы привыкли за эти годы. Ко всему люди привыкают. Если у нас окна дрожат, то ничего страшного. Главное, чтобы подвал был крепкий.
Сейчас 14-летний сын Насти живет в Таганроге у отца, ходит в школу. Сама же она живет у кумы в Анапе. Уже нашла работу. Будет няней в семье. Конечно же, мечтает вернуться домой. У нее там целая жизнь: хорошая квартира, дача, небольшой, но довольно успешный бизнес, мама рядом, друзья.
С горечью говорит о близких людях, которые остались на Украине, – многие не хотят общаться, отписываются в социальных сетях.
– Жизнь разделилась на до и после всех этих событий, – с грустью признается Анастасия. – Такое впечатление, что, пока этот конфликт идет, ты не живешь. Будто подзавис. Как будто руки связаны, даже дышать трудно. Естественно, ждем победы, потому что восемь лет мы находимся в подвешенном состоянии, мы не можем ничего планировать. Должно все быть хорошо, потому что другого пути нет. Жаль, что такой ценой.
