Плотный туман застилает Донецк, в его надежных объятиях еще дремлет наш Кальмиус, наш живой источник в многомесячной борьбе города еще и за воду. Спят и его жители, измученные варварскими обстрелами. Когда туман, практически всегда тихо, а значит, пусть и небольшая, но все же передышка у нас есть…
Накануне по календарю Донецкой Народной Республики был День флага. Так всегда: любые наши праздники, а тем более православные, оборачиваются трагедиями. Так вышло и в этот раз: по городу весь день работала тяжелая артиллерия Украины, летели ракеты точно в дома и на центральные оживленные улицы. От них спасенья нет, внезапные хаотичные обстрелы застигают врасплох, скорость подлета у таких «птичек» в среднем 15 секунд… Здания двух министерств, пиццерия, детский садик, супермаркет, склад с лекарствами, 25 жилых многоэтажек в этот праздничный день приняли удары на себя. Ранения получили десять дончан, среди них есть очень тяжелые. Звук сирен проносящихся в сторону травматологии желтых карет реанимаций на мгновение заглушает тяжелые звуки «прилетов». Я то и дело останавливаюсь и напряженно вслушиваюсь в серое небо, пытаюсь угадать, «наш» этот звук или нет. Прохожие понимают мое смятение, ободряюще вертят головами, мол, все в порядке, это наши сейчас работают по позициям врага, наши ребята. Наши.
Русский солдат храбр, стоек и терпелив, а потому непобедим! На входе – промокшие, залитые кровью на уровне головы и груди носилки защитного цвета да почти раскисшая на дожде начатая пачка дешевых папирос рядом. За сутки до Дня флага я была в травматологии и буквально впилась глазами в эти одинокие носилки, пока меня не окликнули… У грузового лифта – реанимация. Пока ждала лифт, двери ее распахнулись, хирурги уверенным быстрым шагом один за другим зашли в освещенное белым холодным светом помещение. Медсестра замешкалась, закрывая за ними двери, и я успела рассмотреть еще достаточно молодого человека на операционном столе. За его жизнь все еще боролись! А что могу я? Я перекрестила закрывавшиеся с грохотом тяжелые двери операционной. Пока в другом отделении ждала человека, еще и еще раз в молитвах возвращалась под эти холодные лампы, пока из глаз не брызнули слезы… Когда через 40 минут лифт спустил меня обратно, у дверей реанимации стояла белокурая, красивая и очень бледная девушка. Я посмотрела ей в глаза: слез не было, была надежда!
Я шепотом спросила у лифтера: «Не те ли промокшие носилки на входе?» «Да», – ответила та. И добавила: «Он очень тяжелый. Ранение в грудь, но врачи продолжают бороться…» Я помню только, что меня опять окликнули, а когда вышла из корпуса, старалась больше не смотреть на эти пропитавшиеся густой, почти черной кровью носилки, которые все так же поливал дождь. Я не знаю имени этого парня, с каких позиций боец и чем закончилась эта операция. Я только прошу тебя, читатель, помолись о нем как о живом!
