Кубанские Новости
Общество

Город, не ставший концлагерем

Сергей Шведко из очередной командировки в Донецкой области. Материалы для «Белой книги» Иловайска.

Этот небольшой городок к юго-востоку от Донецка должен был стать местом «перемоги» украинских добровольческих батальонов, а стал местом их бесславной катастрофы. Битва за Иловайск в прошлом году стала поворотным пунктом в войне на Донбассе. С тех пор украинская армия только отступала под ударами ополчения ДНР. А для мирных жителей те дни стали черными. От немыслимых по ожесточенности боев и от издевательств оккупантов.

Школа - пыточная

Сегодня в 14-й школе, которая располагается на северо-западной окраине города, идут ремонтные работы. Вставлены новые окна, перекрыта крыша, строители «шаманят» внутри помещения. Скоро здесь снова будут слышны детские голоса. На стене еще довоенный рисунок: сказочный Кот в сапогах держит свиток, на котором написано: «При веселой жизни, при счастливой доле, вспомни, как учился в иловайской школе».

А в августе 2014-го года здесь засели бойцы украинской нацгвардии. Внизу, в полуподвальном помещении спортзала от обстрелов прятались местные жители, а, напротив, в раздевалке, был мини-концлагерь. Здесь новые нацисты держали гражданских, заподозренных в связях с ополчением, или тех, кто просто не понравился. Рядом со школьным двором до сих пор видны следы ямы, куда сбрасывали трупы расстрелянных.

- У меня были знакомые, муж с женой, - рассказывает жительница Иловайска Лида. - Они здесь по Комсомольской жили. Люда и Игорь. Когда все здесь заваривалось, он отдал свой телефон на подзарядку. Потом ему передали этот телефон, а нацики это заметили. И забрали его, отвезли в 14-ю школу.

Их там пытали. И расстреляли в спину из автомата. Когда нацики уже уходили, Люда забирала документы в спортзале, и увидела, что там лежала целая стопка этих документов. Люда у них добивалась: «Где мой муж?» - «Найды соби другого!», - отвечал командир. Потом, в какой-то момент он пришел с церковной свечкой и сказал: «Зажигай!» Привел ее туда, где они все лежали, там было несколько человек. «Выбирай своего!»

Она говорит, я сразу кинулась, начала смотреть, в каком он состоянии. У Игоря были прострелены и забинтованы ноги, видно сначала стреляли, а потом бинтовали, чтобы помучился, рука скорчена и прижата к туловищу, и лицо застыло в таких мучениях! А расстрелян он был в спину из автомата. Она его потом перехоронила.

- Арестованных на ночь закрывали в большом железном ящике. Напихивали туда человек семь, закрывали на замок, пить не давали. А там – такая теснота, что не пошевелиться. Утром выводили копать окопы, - вспоминает другой местный житель Эдуард. - У нас был друг Сережа. Он людям возил молоко в подвал, где они сидели. Молодой парень. И в последний раз заехал к нам, пообещал на обратном пути заскочить и поехал в школу. И больше его оттуда не выпустили.

На следующее утро уже началось наше наступление, и из подвала бежал хлопец из Зеленого. Босиком. И говорит: Мирона убило осколком, а тех двоих нацики расстреляли.

Светкиного мужа тоже побили, глаз выбили, пришлось ногу ампутировать. Потому что отказывался копать окопы. Саша Лаценюк, наш друг, живет в Зеленом. Ездил на пекарню, брал хлеб, детей вывозил на своей машине в Харцызск. В один прекрасный день украинский снайпер прострелил ему колено. Потому что на блокпостах не молчал.

Эти простые рассказы очевидцев кажутся кровавой фантастикой. Но самое страшное в том, что это – стопроцентная правда, которая будет пострашнее любой сказки. Украинские «освободители», не перестающие клясться в верности европейским принципам и на всех трибунах рассказывать о своем европейском выборе, на практике оказываются обычными карателями, готовыми грабить, пытать и убивать. Жители Иловайска узнали это на собственной шкуре, и теперь их трясет от одного только слова «Украина». Политики рассказывают о каких-то Минских соглашениях, а я слушаю воспоминания об этом ужасе и ловлю себя на мысли, что ненавистная ними страна в их дом вернется только в одном случае: если их город таки сотрут с лица земли вместе со всеми людьми.

«Я долго не могла плакать»

Она не хотела записываться на видео. Не потому что чего-то боится, после всего пережитого кажется, что бояться уже нечего. Просто считает, что простая обстановка ее дома не подходит для съемок.

В начале рассказа Лидия Николаевна Супрун еще улыбается. Но постепенно на глаза наворачиваются слезы. А в одном месте она не выдерживает и чуть ли ни переходит на крик. И есть от чего.

- Первый раз Иловайск обстреляли 12-го июля. Как раз праздник большой был. Осколки попали и мне на огород. Потом бои шли вокруг Иловайска, а 6-го августа прилетел самолет-разведчик. И седьмого нас уже бомбили с воздуха. Конечно, страшно. Потом мы находились в подвале с соседкой. В этот день попал снаряд к ней в огород, у меня окна вылетели. Нам потом сообщили, чтобы мы уходили, потому что будут стрелять «Градами». И мы с Надей ушли в убежище. Она долго не соглашалась: дома мать лежачая, но я ее уговорила.

Числа 11-го мы пришли сюда, а уйти уже не смогли, потому что был такой сильный обстрел! Пришлось заночевать. Конечно, страшная была ночь. В убежище было спокойнее, но тяжело было без еды. Один раз ополченцы принесли нам трех гусей, и мы варили супы, тянули, как могли.

Двадцать третьего пришли украинцы. Это был батальон «Донбасс», видела там иностранцев, они, конечно, были хорошо экипированы. Поднялись на второй этаж, расстреляли все двери. Повскрывали все кабинеты, все везде раскурочили. Потом зашли в убежище. Выстроили нас в одну шеренгу и выгнали, потому что мы, вроде бы, им создавали много проблем. Слова одного из них помню почти дословно: «Суки, вы про…ли свой город. А теперь мы подтянем тяжелую артиллерию, и от вашего города не останется и мокрого места. Всем на выход, кто не подчинится приказу – стреляю на поражение». А там, в основном, – бабушки, женщины. Впопыхах хватали, кто что мог.

Пришел их командир, мужчина лет пятидесяти. И говорит: то, что сейчас в Иловайске, то же самое будет в Макеевке и Донецке. Имел в виду, что артиллерией накроют.

Выходим мы сюда на трассу и видим очень символичную картину: лежит раздавленный маленький украинский веночек с ленточками. Пришли домой, и в этот день мы из подвала выйти не могли, начался сильный бой. 26-го уже не было сил находиться в подвале. Той ночью у меня было такое чувство, что хотелось выбежать на улицу, стать в полный рост, расставить руки, лишь бы только побыстрее все закончилось. А летело все на нас. В соседние дома были попадания. Зажигательные снаряды летели. Красивое, конечно, зрелище. У меня один вопрос все время был: «За что?» Я, почему-то видела перед своими глазами сыновей подруг, с которыми я дружила, когда жила в Днепропетровской области. И я представляла, что сейчас по мне стреляет Ромка или Сережка. А за что? А что я сделала??

На следующий день мы ушли в убежище, которое в пятиэтажках. Ну, там хоть какая-то жизнь была. Кое-где остался газ, люди еду готовили. Они нас приняли. До окончания боевых действий мы были там. В этот же день пришли украинцы с автоматами. Все это очень напоминало фильмы о войне. Каждый по очереди подходит, показывает паспорт и сдает телефон. Позвонить родным было невозможно, они были везде. Повыганяли людей из квартир, обыскивали, мародерили, сумки набивали. Потом 28-го или 29-го они начали уходить, а вечером пришли наши. И тогда я узнала, что Антон, сын, уже находится в ополчении.

Утром я пошла к нему, мимо обглоданных собаками трупов мародеров. Их пристреливали. Но ребенка своего нашла. Я, конечно, не надеялась, но сказала: «Пойдем домой!». Он не

согласился, остался там. Написала ему молитву на бумажке, положила в карман. Дали мне три булки хлеба, одну отдала больной женщине, одну – Наде, одну оставила себя. Плакать долго не могла... Я долго не могла плакать!

«Я сегодня в раскаты войны…»

- Это – первый стих, который я написала в подвале. Даже не стих, а слово, выплеснутое из души.

«Снаряды рвутся во дворах

Горит наш город, полыхает,

Но живы – мы, а ваша власть

Пусть не хохочет, а рыдает.

Пройдут года, столетья пролетят,

И даже там, на небесах обетованных

Мы, жители, и город Иловайск

Посмотрим вам в глаза

И точно скажем: «Проклинаем!»

Не знаю, может быть кому-то стихи Надежды Федченко – местной квартальной и поэтессы покажутся наивными и несовершенными, но когда я их слышу, честно говоря, не могу сдержать слез. Это пишет человек, который все те дни провел в этом аду. Не только провел, но и старался чем-то помочь другим, хотя сам является инвалидом. И каждый день она вела свой дневник.

- Я помню, 16-го августа нацисты из батальона «Днепр» зашли к нам в школу. По пути ногами выбивали ворота, а у нас выбивать было нечего, ворота уже были выбиты взрывом, так они просто зашли. И на заборах писали: «Пэрэвирэно». А муж потом стирал и писал на русском: «Проверено». Каратели шли уже со списком, кого надо забрать. Минича забрали, он в референдуме участвовал. Мучали, а потом – расстреляли. Мужчин раздевали, смотрели, нет ли на плечах следов от автоматных ремней.

Хлеба у нас не было, наверное, неделю. Муж искал поблизости, где купить хлеба, так ему сказали: если мы вас еще раз увидим – пристрелим! Пока не вспомнили, что у нас есть чуточку муки. Он сбегал и напек пышек.

После подвалов у людей стало плохо со здоровьем: ревматизм, зубы, ноги. А вообще в подвале жили тем, что кто-то вспоминал стихи Высоцкого, кто-то Пушкина. Читали мои, плакали. И все запоминали, что происходит вокруг.

19-го августа на нас полетели зажигательные бомбы. Мы сначала думали, что это – фейерверк, может нацики Спас празднуют. И начало все вокруг гореть. А воды нет, чем тушить? И пожарные не едут.

26-го августа был сильнейший бой, наши мужчины выскочили покурить. А тут «Град» пошел. Колю убило, а Степаныча ранило в руку. Наши люди сидели в школе, они их выгнали и начали мародерствовать. Вскрывали магазины, дома и все вытаскивали.

Она переводит дух от нахлынувших воспоминаний и снова листает свой военный дневник.

- 27 августа нас с мужем накрыло в огороде. А я написала потом.

«Мы едва остались живы. Снаряды рвались рядом. Эдик прикрыл меня телом. Встали, побежали в подвал. Потом выбежали тушить деревья. У соседей тоже повылетали окна, порваны провода. Стреляют. Будь прокляты те матери, которые отправили их на Донбасс! Мародерствуют. Надо сварить что-то, а целый день обоср...ли: стреляют и стреляют. Сидим в подвале, как все надоело, а зима на носу! 18-50. Тишина. Потом снова стреляют, летает самолет. Его наши сбили».

В тот день написала этот стих:

«Я сегодня в затишье войны

Услыхала пение птиц.

Они пели о странах других,

Где нет войн и проклятий людских.

Я сегодня в затишье войны

Увидала друзей и детей,

Услыхала смех внука, поверь,

Это – лучшее в жизни теперь.

Я сегодня в затишье войны

К мужу тихо, но крепко прижалась.

Но минута прошла,

И опять я раскаты войны услыхала».

И вот последняя запись в оккупации: «28 августа. 5 утра. Тихо, хоть умылись. 8-30. Бомбят. Сказали, что фашисты уходят, а у нас перед тишиной – страх. Погиб Мирон. Сколько разрушено домов! А через три дня – осень. Что делать?»

- Когда нацисты ушли, и мы увидели наш танк, на нем было написано «Сомали» (название батальона армии ДНР – С.Ш), то мужчины и женщины плакали от счастья.

Сейчас у Надежды – полно забот за свой квартал, который очень серьезно пострадал от обстрелов. Городская администрация выделила стекло и немного шифера, но этого еще очень мало. Нужны стройматериалы, медикаменты, другая помощь, вот и старается квартальная. А о себе она говорит так:

- Мне ничего не надо, были бы дети живы и сыты, и еще детскую площадку на квартале поставить. А то при Украине 23 года жили изгоями.

«Мы долго не могли привыкнуть жить у себя дома»

Железная дорога делит Иловайск на две части. И год назад именно по железнодорожным путям проходила линия фронта. В центр нацгвардия так и не пробилась. Когда начался штурм, многие жители пополнили ряды ополчения. Приходили и просили оружие, чтобы защитить свои дома.

Перед мостом, там, где располагался дэнээровский блокпост, сейчас стоит памятный знак. На этом месте погибли четверо ополченцев, державших здесь оборону. На белом кресте, «отмеченным» осколками, фломастером написаны их имена и позывные. Говорят, что жена одного из них, долго не знавшая о судьбе мужа, нашла его, когда где-то в Интернете увидела это фото.

Поднимаем с могилы две фотографии в рамках, отряхиваем их от выпавшего ночью снега. Обычные гражданские люди сидят в домашней обстановке. А потом, когда надо, они пошли воевать и остались здесь.

В центре следов разрушений пока тоже много. Взгляд ловит зияющие проломы в стенах, упавшие на землю крыши, обгоревшие оконные проемы, заложенные кирпичом.

- Тут все горело, это был ужас, - провожает нас к соседнему пятиэтажному дому Ирина Владимировна Козопас. - Наши мальчишки забегали туда, старались спасти хоть какие-то вещи, выбрасывали из балконов мебель, чтобы пожар меньше был. У нас в доме побило крышу, и, естественно, осенью страшно лило. Всю квартиру залило. Я говорю Олегу: «Сыночка, посмотри, что творится!» А он посмотрел, махнул рукой и отвечает: «Мам, все – ерунда! Лишь бы не стреляли!»

Напротив, через небольшой скверик, виднеется здание школы. Уже отремонтированной.

- Там окна повставляли, крышу заменили, - рассказывает наша провожатая и добавляет, - это ж надо было пережить войну, чтобы нам помогла Россия, и чтобы, наконец-то, отремонтировали школы! Но здесь в нашем микрорайоне не было нациков, не допустили!

Ирина Владимировна рассказывает, что даже после победы жители долго не могли привыкнуть жить в своих домах:

- Когда закончилось, люди все равно сидели в подвалах. Никак не могли вылезти. Мы не могли долго находиться в квартирах. Зайдем, посидим, и назад спускаемся. Видно, синдром какой-то. Зато, если раньше почти никого из соседей не знал, то теперь все – как родные. Те, кто жив остался.

Тем временем мы подходим к разрушенному двухэтажному дому, на стене которого висит венок. Здесь погибла семья – муж и жена. Украинская артиллерия постаралась. Разрушения, действительно, ужасные. Взрывной волной даже покорежило лестничные марши. Но что удивительно: на крыше уже красуются новые стропила, начинается восстановление.

В Иловайске отремонтировано уже много объектов: школы, вокзал, что самое главное для города – железная дорога, сейчас начинают строить новое жилье людям, потерявшим свои дома. Но следов войны пока, все равно больше. На стене одного из домов, который больше напоминает кадры из военной хроники сороковых годов, под мемориальной доской - венок в цветах флага ДНР. Подхожу ближе, чтобы рассмотреть надпись: «Здесь во время оккупации города в 1941-43 г. был концлагерь военнопленных Красной Армии».

Прошло семь десятков лет, и ситуация чуть не повторилась. Но на этот раз жители Иловайска, хоть и очень высокой ценой, не дали превратить свой город в место, обнесенное колючей проволокой…

Видео "Маленькие" трагедии людей Донбасса. Часть 2.