– Евгений, как изменилось ваше отношение к художнику после работы над проектом, после того как вы изучили его письма к брату?
– Все знают историю Ван Гога примерно в одном предложении: он не продал за свою жизнь ни одной картины, а через полгода после своей смерти стал всемирно известным гением. Но, когда открываешь его письма, понимаешь, что, несмотря на весь этот ворох несчастий и трагедий, присутствовавших в жизни Ван Гога, это светлый, чистый, глубокий философ. Для меня это было открытие, насколько он оказался хрупкой и нежнейшей натурой, несмотря на свою брутальную крестьянскую натуру. Поэтому у нас в спектакле звучат произведения Шнитке, Грига, Бетховена, который говорит про мужественное начало творца.
У меня было очень много открытий, связанных с Ван Гогом, например – удивительная любовь ко всему. Как сказал Гоген про него, «умер, любя свое искусство и не чувствуя ненависти к другим людям». Ван Гог до конца был предан своей идее учиться, несмотря на то, что все ему твердили, даже брат, что пора бы уже что-то нарисовать на потребу зрителю, он говорил: «Нет, это же смерть для художника!» Он учился до самой своей смерти и уничтожал себя этим. Потому что взять ту, как он писал, «резко-желтую ноту», невозможно, не раздирая себя, не умирая. Ван Гог ее достиг, но тем самым разрушил сам себя.
– Думаете, это было все-таки самоубийство?
– Ван Гог говорил, что «смерть – это тот же самый поезд, который должен отправить человека к звездам». Потому что мы не можем так тяжело жить, люди не достойны такой тяжелой жизни. Там лучше жизнь, и он к этому относился по-другому, не просто как к самоубийству.
– У Ван Гога был брат Тео, который его вдохновлял и стимулировал. А что вас движет на творчество?
– Вот такие люди, такие примеры, от которых я заряжаюсь. Мы сейчас будем делать в «Театре наций» фантастический концерт, посвященный фонду «Жизнь в движении», который помогает сиротам и детям с ограниченными возможностями здоровья. Первый ребенок, которому мы смогли помочь, – Саша Шульчев. Я с ним встретился, когда ему было 12 лет. У него не было ног и всего по три пальца на каждой руке. Он читал мне стихи, а я смотрел и думал: «Ему 12, а он уже пенсионер». Для таких детей дорога обычно одна: сначала они живут в специализированном детском доме, потому что родители их бросили, а когда исполняется 18 лет, их сразу переводят в дом престарелых.
Такая жизнь – как черточка на надгробьях: детский дом – дом престарелых. Раз – и ты вычеркнут из жизни. А недавно Саша окончил Бостонский университет в США, он юрист, катается на горных лыжах, у него есть девушка, он живет полной жизнью. В своем спектакле мы как раз будем говорить о таких людях, как Стивен Хокинг, Алексей Маресьев, которые своими жизненными ситуациями совершили какой-то фантастический поступок. Такие люди, конечно, вдохновляют.
– Спектакль «Ван Гог. Письма к брату» создан в очень интересном формате, он соединил в себе музыку, театр, живопись. На ваш взгляд, насколько сейчас востребованы такие необычные постановки, такие совмещения? Насколько это интересно артисту и зрителю?
– Я руковожу «Театром наций», который изначально заявил о поиске новых форм. Для этого у нас есть несколько площадок, есть малые сцены, есть новые пространства, где мы как раз вольны отойти от традиций. В основном здании у нас итальянская сцена, она диктует нам свои законы, в новом пространстве мы можем позволить себе все, что угодно. Там и происходят инсталляции, выставки, синтез разных искусств, там работают и архитекторы, и скульпторы. И такой мультимедийный жанр оказался очень востребован.
Сейчас у нас идет спектакль «Я убил царя», в котором рассказывается о последних днях царской семьи Романовых. В основе спектакля лежат дневниковые записи. Это очень личная история о самом драматичном периоде жизни Николая II. Удивительно, что, находясь в совершенно безнадежной ситуации, осознавая, что он ничем не может помочь своим близким, не может защитить их, государь не драматизировал положение, а как человек глубоко верующий во всем искал какие-то светлые проявления и даже юмор. Описывая жизнь в доме Ипатьевых, наряду с историями про пьяных матросов и солдат, по ночам бренчавших на оставшемся от бывших хозяев фортепиано, про один туалет на всех, он упоминает, что читает Толстого и Салтыкова-Щедрина. Для меня главным открытием стало высочайшее достоинство Николая II.
Полсотни артистов, включая меня, работали над материалами убийства царской семьи два года. После чего мы все зафиксировали в костюмах, то, что было исследовано, и то, что не было еще даже опубликовано. Дальше мы все это засняли, и зрители, надевая 3D-очки, могут посмотреть всю эту историю, находясь внутри той комнаты. Мало того, они сами могут выбрать путь, по которому идти в ходе расследования. Постановка идет в старинном особняке 1812 года, и он во многом похож на Ипатьевский дом в Екатеринбурге. Зритель может смотреть на царскую семью, может повернуться – и попасть к солдатам, услышать, как они хвастаются друг перед другом: «Моя пуля была первой, я убил царя!» Каждый сам выбирает для себя последовательность сюжетов. Это новые впечатления, и, как показывает наша практика, это очень востребовано, у нас все билеты проданы.
Искусство XXI века – это синтез, и Юрий Абрамович прекрасно это чувствует. Фестиваль – тому доказательство. Здесь есть и певцы, и актеры, и балет, и драма, и кино, и живопись.
– Вы часто играете исторических личностей. Ленин, Достоевский, Солженицын, Николай II. Как вы вживаетесь в роль?
– Играть исторического персонажа всегда сложно, потому что это большая ответственность, прежде всего, перед этой личностью. Необходимо все честно изучить и при этом иметь свое отношение, свой взгляд на историю и на этого персонажа. Сделать его своим, сохраняя при этом объективность и понимая, для чего ты это сейчас делаешь.
Когда я играл Достоевского, я очень мучился от того, что я играю личную жизнь гениального человека, имею ли я право вообще раскрывать какие-то подробности его интимной жизни. Но потом я понял, что все ситуации, все образы, которые были описаны в романах, он вырисовывал из своей жизни. Он и Мышкин, он и Настасья Филипповна, он и Рогожин, и Раскольников. И мне стало интересно, из какого сора растут эти цветы.
Сначала просто читаю дневники самого человека, потому что в воспоминаниях современников много противоречивой информации и трудно разобраться, что есть правда, а что вымысел. Конечно, беседую с консультантами, которые всегда существуют на таких проектах. И потом обязательно изучаю работы своих предшественников, с какой точки зрения смотрели другие артисты на ту или иную личность. Так постепенно формируется и мое собственное видение персонажа.
Во время подготовки к роли Ленина я наткнулся на документальный кадр, как Владимир Ильич в большом зале при огромном скоплении народа во время выступления товарищей сидит на ступеньках и что-то пишет. Он умел абстрагироваться, мог даже не слышать выступающего, если у него возникала какая-то мысль. Это был для меня ключ к пониманию Ленина – человека, у которого был мозговой штурм non-stop.
Тот период, который мы показываем в картине «Ленин. Неизбежность», 1917 год, практически не исследован. Обычно Ленин уже на броневике, уже руководит штурмом Зимнего дворца. Мне же было интересно показать Владимира Ильича в иммиграции: что чувствует человек, заряженный на изменения мирового масштаба, находясь в изгнании, когда его талант никак не может быть востребован? А еще быт, в советское время не разрешалось показывать, как Ленин кашляет, как он сморкается, целуется, как он ест, как пьет. Это оказалось нетривиальной задачей, потому что материалов совсем немного: какие-то воспоминания Надежды Константиновны, что-то из источников художественного характера. Солженицын написал: взгляд Ленина был как кончик шила. Вот по таким крупицам мы с режиссером и создавали образ.
– Над чем вы работаете сейчас?
– Сейчас я готовлюсь к образу Михаила Горбачева. Спектакль ставит латвийский режиссер Алвис Херманис. Это история любви Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны. Я играю роль Горбачева, Раису Максимовну исполнит Чулпан Хаматова. Пьеса уже написана, там есть история до того, как он стал президентом, и после того, как он объявил о своем уходе. Той политической части, которая всеми неоднозначно воспринимается, практически не будет, потому что у каждого своя интерпретация. Нам было интересно посмотреть на человека, на его личные отношения и на то, как эта пара поменяла мир. Одним из главных элементов на сцене будет карта мира. Карта до того, как к власти пришел Горбачев, и после.
– Вы ни разу не были в Сочи с гастролями с Театром Наций. Не хотите приехать?
-– Я хочу, но сюда надо везти освещение. У нас очень серьезные спектакли, которые ставят выдающиеся режиссеры. И это сложно технически – декорации, освещение. В Зимнем театре очень слабое освещение, здесь необходимо все оборудовать, чтобы это было серьезное театральное пространство, а не только антрепризное, как сейчас.
